Я слушал бессвязный лепет нетрезвой женщины и недоумевал. Недоумевал настолько, что, совершенно не задумываясь, задал вертящийся на языке вопрос.
— Марша… И это — всё?! Из-за одного… Бывшего! Ты канифолила мозги себе и мне больше двух недель?! Ты что, не могла сразу рассказать?! Ой, ё… Я же уже себе столько понапридумывал…
— Ик… — Ответила опешившая Марша, усаживаясь на табуретку. — Я попросила папу его пристрелить…
Устроившись на табуретке рядом, я обнял свою женщину, которую почему — то трясло.
Трясло и меня — от смеха.
Вот что бывает, когда два умника забывают основное правило семейной жизни — «Никогда не думай за другого!»
Сквозь смех, с трудом расслышал звонок ее телефона.
— Это опять он! — Марша взяла бутылку со стола и со словами — «сейчас я все ему скажу» — сделала большой глоток и ответила на звонок.
— Фред! Пошел в жопу! — Радостно заявила в трубку моя будущая супруга и, подумав, добавила — Только не вздумай оттуда вернуться!
Сбросив звонок, она пересела ко мне на колени и дохнув перегаром, укусила за шею, оставляя засос.
— Всё. Мой! — Добавила она, с гордостью рассматривая синяк. — Всех пошлю… Одна останусь!
Снова зазвонил телефон.
— Можно я отвечу? — Я взял со стола телефон и включил громкую связь. — Фред! Ведь ты — Фред, правильно?
Мужчина на другом конце волны, кажется, подавился и тишина, воцарившаяся на линии, была мне наградой.
— Фред! Слушай… Исчезни, с пользой для себя! Раз уж исчезнуть с пользой для нас, у тебя не получается! И не звони сюда…
— … А то придет папа и… — Я только и успел, что закрыть Марше рот поцелуем.
Это у нас, такие выкрики с места, пьяной женщины — ничего не стоят. В их «еропеяндиях» — вполне гарантированный иск. От штрафа и до тюремного заключения.
Оно нам надо?!
— Еще! — Потребовала Марша, когда я оторвался от приятного занятия, чтобы выключить мобилу.
Валяясь на постели с сопящей на моей груди Маршей, задумался о ее словах: «не знаю, что мне делать».
Все так и есть — когда женщине нечем заняться, она начинает делать, что попало.
Хорошо, хоть наконец-то рассказала, что случилось!
Подумать только, а я-то всегда считал себя идиотом!
Хм, вот и не верь в пословицу: «Муж и жена — два сапога. Оба — левые. И оба — кирзовые!»
Надо бы ее раздеть — крепкий алкоголь срезал мою половинку не хуже, чем серп подрезает пшеницу, по осени.
Не привык культурный западный народ пить паленый коньяк, не привык.
Наладить, что ли, импорт этой гадости? Назвать ее как-нибудь круто, типа «Poleonka» и пусть все думают, что это женское имя! Или, вообще — народный алкоголь поляков, родни моей несравненной, заклятой… Будь ей трижды все хорошо, за все хорошее!
«Сайд! Анна родила! Мальчик! 4860, рост 54!» — Обрадовала меня Альба, торопливой скороговоркой, по «лайну». — «Мама спит, малыш здоров! Выписка через три дня!»
«Так, вроде — рано?!» — Почесал я затылок, вспоминая сроки, называемые Анной.
«Тебя не спросили!» — Отрезала Альба и отключилась, оставив меня в тягостных раздумьях.
Что-то промелькнуло в голове такое, при этом известии, что я очень даже сильно напрягся.
Что-то очень простое и… Вот!
«Альба, мальчику сделали тест Борисовича?»
«Нет. А зачем?» — Легкомысленная Альба отмахнулась и снова отключилась.
Первое, что сделала Марша, проснувшись — метнулась к белому другу и долго-долго с ним разговаривала.
Так и прошел у нее день — между кроватью и, хм, простите, унитазом.
Глядя на ее мучения, я пытался ей помочь.
Она упорно отталкивала мои руки и вяло перебирая, либо стремительно семеня ножками — в зависимости от того Туда или Обратно, она держала путь — дорогу, и смотрела на меня своими глазками, в которых читалась неземная тоска и печаль…
Плюнув, в конце-концов, на все ее «желания» или «не желания», тихонько подкрался и «накинул» на нее лечебный «конструкт», дождался, когда она отрубится и перенес в комнату с сапфиром — пусть чистится.
Сам, прикинув время на лечение, отправился на кухню — готовить поздний обед.
Или ранний ужин, в зависимости от того, насколько я промахнулся по своим расчетам.