По моим расчетам, им будет над чем поломать голову.
На всякий случай, чтобы лучше ломалось, достал из кармана пару презервативов, надорвал упаковку и оставил, один в спальне, а второй — в ванне…
Возвращаясь, ехидно улыбался.
Усяна на коврике не обнаружилось.
Марша, открывшая мне дверь, приложила палец к губам и утащила прямиком на кухню, делая «страшные глаза».
— Протрезвел? — Голос, доносящийся из нашей гостиной, принадлежал Виталию Борисовичу. — Вставай, джигит! У тебя много-много дел…
— У-у-у-уй! — Я с трудом узнал голос нашего восточного мачо. — Понял. Осознал.
— «…Оправдаю. Отслужу. Отстрадаю. Отсижу…» — Вспомнился мне Филатовский «Федот».
— Чувствую, плохо осознал… — Виталий Борисович уже сбавил обороты, но что-то мне говорило, что до конца экзекуции еще далеко. — Я тебя так далеко устрою, что…
— «Только не на Магадан — это мне не по годам. Я туда пока доеду, опасаюсь дуба дам…» — Марша сердито фыркнула, но русский язык он такой… Образный…
Через десять минут, Усян действительно все осознал, а у меня закончились цитаты из «Федота — стрельца». Марша вытирала слезы, от смеха и хлюпала крепкий чай, с сахаром, вприкуску.
Черт меня дернул, взять блюдечко и продемонстрировать уже ныне почти утерянное искусство пить чай с блюдечка…
Если вошедший Виталий Борисович просто пожал плечами, то Усян и Марша размером глаз затмевали всех виденных мною героев анимэ.
Но, какой же это кайф!
Так и всплывает в памяти крепкий стол, на котором исходит паром и дымком крутобокий самовар, с заварником на макушке, несколько вазочек с разным вареньем, баранками, желтым сливочным маслом — соленым и обычным…
Ау, детство, привет тебе!
— Этого орла… — Мой бывший куратор ткнул пальцем в Усяна. — Завтра верну. Если, еще раз… Замордую!
Открыв проход и запихав в него даже и не думающего сопротивляться, оружейника, он откланялся и наконец-то, оставил нас наедине.
— Это и есть — твоя работа? — Марша замерла, ожидая ответа.
— Это ее побочный эффект. — Я продолжал потягивать чай. — Они еще не привыкли, что я — женат. Я и сам, еще к этому не привык. И очень боюсь привыкнуть — тогда начнется рутина и быт. Дом — работа. Работа — дом. Цикл, из которого вырваться очень не просто — сперва страшно, а потом, враз засосало и все — серый мир из которого не убежишь.
— Ты уже был женат. — Утверждение Марши было не далеко от истины. Очень не далеко, но… В цель не попало.
— Нас «развел» расцвет интернета. — Я отставил блюдце в сторону. — И мой характер.
Марша вопросительно вскинула бровь.
— Не в моем характере биться за человека, который хочет уйти.
— А, может быть…
— Не может, Марша. Пожалуйста.
— А, может быть, — упрямо продолжила гнуть свою линию моя горячая ирландка, — Может быть и к лучшему! Зато, ты — мой!
Ох уж мне этот русский язык!
— Твой, жена, твой! — Рассмеялся я с облегчением и давая себе мысленного пинка, впредь сперва дослушивать, а потом уже… Лезть в бутылку… — Весь, твой! Пошел я, посуду мыть…
Мне всегда легко думалось под шум воды и монотонную работу руками — уборка, мытье посуды, везде, где идет равномерный гул, равномерное движение — там я «пропадаю», теряясь в размышлениях. Которые, зачастую, устраивают со мной такие шутки, что потом хоть спать не ложись — вовсе!
Вот и теперь, пока мыл посуду, в голову пришла гениальная мысль…
— Марша… А если верхние этажи использовать для отработки слаженности команд? — Я отвернулся от раковины и замер. — Один можно сделать — для «детей», виртуальный… Заодно и действия, в случае «тревоги», можно отработать!
— Ты посуду моешь, или идеями фонтанируешь?
— Второе — третьему не помеха, если первое кончилось… — Вспомнил я любимое присловье одного своего знакомого. — Чертежи уже есть?
Над чертежами мы зависли до полуночи — если президент отдаст корпус, можно будет развернуться так, что от зависти лопнет и сам Усян…
А чтобы получить корпус, надо держать в рукаве пару-тройку козырей. И готовый план перестройки — один из них. Обоснование я писал уже один — Марша срезалась на третьем этаже и ушла разогревать чайник. Нашел я ее спящей за кухонным столом.
Ага, какие-то у меня «брачные ночи», совершенно от слова «брак»…
Отчаянно грызя ручку — неистребимая привычка, оставшаяся с первого класса и на всю жизнь — собирал разлетающиеся мысли и умещал их на бумагу, выстраивая ровными пунктами.
Всего получилось десять пунктов, которые, как железобетонной стеной, окружали будущий тир, загоняя его под нашу ответственность.