— Вы можете поговорить с ней. Я не могу. Мистер Стивенс тоже не может. А вы можете пойти и спросить, что произошло на самом деле.
— Может, она не знает.
— Я думал об этом. В то воскресенье в ней как будто все смешалось. Я не хотел сбивать ее с толку. Я только задал ей несколько вопросов. Но, похоже, она сама не понимала, где правда, а где ложь.
— Она признала, что выдумала свои показания?
— Она выдумала их с помощью Алисы. Я могу себе представить, как это было. Алиса спросила: «Это было так, правда? Ты видела папу с револьвером, да?» И постепенно у нее выстроилась вся история.
— Алиса сознательно хотела оклеветать вас?
— На ее языке это называется иначе. Она искренне считала, что я виноват. И добивалась только того, чтобы я обязательно был наказан по заслугам. Она внушала это Долли, не подозревая, что заставляет ее лжесвидетельствовать. Моя дорогая, ненаглядная свояченица всегда хотела избавиться от меня.
— И от Кони тоже?
— От Кони? Что вы, она боготворила ее. Алиса всегда вела себя по отношению к ней, скорее, как мать, а не как сестра. Между ними была разница в четырнадцать-пятнадцать лет.
— Вы сказали, что она ни с кем не хотела делить Кони. Ее чувства к ней могли измениться, после того как ей стало известно о Брэдшоу.
— Не настолько. Да и кто мог сказать ей об этом?
— Ваша дочь. Раз она сказала вам, она могла сказать и Алисе.
Макги покачал головой:
— Ну вы даете!
— Приходится. Дело серьезное. Вы не знаете, Алиса когда-нибудь жила в Бостоне?
— По-моему, она всегда жила здесь. Она же дочь отечества. Я тоже сын отечества, но мне за это никто не давал медаль.
— Дочь отечества тоже может съездить в Бостон. Алиса никогда не работала в театре? Может, она когда-нибудь была замужем за человеком по имени Макреди? Она никогда не красилась в рыжий цвет?
— Нет, все это совершенно не похоже на нее.
Я вспомнил ее фантастическую розовую спальню.
— Более того... — начал Макги и замолчал. Он не выдержал длинную паузу. — Знаете, пожалуй, я возьму сигарету.
Я протянул ему сигарету и зажигалку.
— Что вы хотели сказать?
— Ничего. Просто думал вслух.
— О ком вы думали?
— Да ни о ком. Забудьте об этом.
— Говорите, Макги. Вы же сами хотели встретиться со мной.
— По-моему, у меня еще есть право не афишировать все свои мысли. Это единственное, что поддерживало меня в тюрьме.
— Но сейчас вы уже на воле. Вы что, хотите вернуться обратно за решетку?
— Я не хочу оставаться на воле за чужой счет.
— Идиот. Кого вы теперь прикрываете?
— Никого.
— Мадж Герхарди?
— Оставьте меня в покое.
Больше мне ничего не удалось из него выудить. Тюрьма медленно и неизбежно ломает людей. Из Макги она сделала святого — что за парадокс!
Глава 27
Судьба была, как всегда, безжалостна к нему. Вылезая из люка, я увидел, что к яхте приближаются трое. На фоне заходящего солнца их литые фигуры двигались неумолимо, как сама судьба.
Один из них, направив на меня дуло револьвера, предъявил полицейский значок, двое других скрылись в люке. Я услышал крик Макги, и через минуту он появился на поверхности в наручниках, подталкиваемый дулом револьвера. Он бросил на меня взгляд, полный страха и мольбы.
Мне они не стали надевать наручников, а просто посадили в заднее, отгороженное отделение машины шерифа и повезли к зданию суда. Я попробовал заговорить с Макги, но он не ответил мне и даже не посмотрел на меня. Вероятно, он считал, что это я его предал, вполне может быть, что и действительно я невольно навел полицию на его след.
Ко мне приставили охрану, а его увели на допрос. Из-за стены я слышал только голоса, которые то повышались, то угрожали, то запугивали, то умоляли. Потом появился шериф Крейн. Вид у него был важный и усталый. Выпятив живот и улыбаясь, он остановился надо мной.
— Не повезло твоему приятелю. Вот теперь он действительно влип.
— Ему не везло все последние десять лет. Уж вы-то это знаете лучше, чем кто-либо другой. Это ведь вы состряпали ему дельце.
Мелкая сеть сосудов на его щеках налилась кровью, словно кто-то внутри включил инфракрасное освещение. Наклонившись ко мне, он начал изрыгать из себя слова, крепко приправленные запахом «Мартини»:
— За подобные высказывания я могу упрятать тебя за решетку. Знаешь, что ждет твоего дружка? На этот раз ему не удастся улизнуть, он прямиком отправится на тот свет.
— Ну что ж, это будет не первая невинная жертва.
— Невинная?! Макги — закоренелый убийца, и у нас есть доказательства. Мои эксперты доказали это: пуля, найденная в теле Хагерти, идентична найденной в теле его жены. Оба выстрела были сделаны из одного и того же револьвера, который он украл у Алисы Дженкс в Индиан-Спрингс.
Мне удалось спровоцировать шерифа на одно неосторожное высказывание, и я решил попробовать еще раз.
— У вас нет доказательств, что он украл его. У вас нет доказательств, что именно он стрелял оба раза. Где он хранил револьвер эти десять лет?
— Где-то прятал, возможно, на яхте Стивенса. А может быть, у сообщника.
— А потом он спрятал его в постели дочери, чтобы навести на нее след?
— Да, он такой человек.
— Какая чушь!
— Не сметь так со мной разговаривать! — Пушечное ядро его живота угрожающе заколыхалось надо мной.
— Не надо так разговаривать с шерифом, — поддержал его мой охранник.
— Что-то мне не известен закон, запрещающий употребление слова «чушь». И кстати, по какому праву я арестован? Я сотрудничаю с местным адвокатом и имею полное право любыми путями получать необходимую мне информацию, а также хранить ее в строгой тайне.
— Откуда вам стало известно, что он на яхте?
— Мне сообщили.
— Стивенс?
— Нет, не Стивенс. Можем обменяться сведениями, шериф. Откуда вам стало известно, что он на яхте?
— Я не заключаю сделок с подозреваемыми.
— В чем же вы меня подозреваете? В незаконном употреблении слова «чушь»?
— Не смешно. Тебя взяли вместе с Макги. Я имею полное право задержать тебя.
— Ну, а я имею право пригласить адвоката. И только попробуйте пренебречь моими правами, посмотрим, чем это для вас кончится. У меня есть друзья в Сакраменто.
Среди моих друзей не было ни окружного прокурора, ни кого бы то ни было из его команды, но мне понравилась эта фраза, чего нельзя было сказать о шерифе. Он был наполовину политик, а такие люди всегда чего-нибудь боятся.
— Можешь вызывать, — после минутного размышления произнес он.
Шериф открыл дверь, и я увидел опущенную седую голову Макги. Мой охранник отвел меня в соседнюю комнату и удалился, оставив меня наедине с телефоном. Я позвонил Джерри Марксу. Он как раз собирался ехать к доктору Годвину и Долли, но сказал, что сейчас же будет в суде и попробует захватить Джила Стивенса, если ему это удастся.
Меньше чем через пятнадцать минут они появились оба. Стивенс бросил на меня взгляд из-под нависшей седой шевелюры, который, судя по всему, означал, что для протокола мы не знакомы. Думаю, что это все-таки он посоветовал Макги переговорить со мной и организовал эту встречу. Я мог использовать сведения Макги, которыми он не мог воспользоваться.
При помощи мягких угроз и умелого манипулирования процессуальным кодексом Джерри Марксу удалось меня вытащить. Стивенс остался с шерифом и представителем окружного прокурора. Вытащить его клиента было сложнее.
Луна, как созревший плод, вопреки всем законам физики медленно всплыла над крышами. Она была огромной, но слегка ущербной.
— Красиво, — сказал Джерри, когда мы вышли.
— Похожа на подгнивший апельсин.
— Сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке[6]. — Джерри всегда очень любил произносить сентенции, почерпнутые на студенческой скамье. Он пружинящим шагом подошел к машине и завел мотор. — Мы уже опаздываем к Годвину.