Поначалу я позволила ему остаться на прежнем месте, используя силу воли лишь для того, чтобы трансформировать его в нечто менее значимое. По утрам, проходя мимо дома, я туманила взгляд, представляя себе, что сделан дом не из камня, а из некоей воздушной субстанции, что он не реальнее сна. Я превращала крышу в спинку птички, дранку — в перышки. Когда налетал ветерок, мне не составляло труда вообразить, что дом срывается с места и улетает.
А потом я придумала более действенный прием. Нашла возможность мысленно соединить одну стену с другой, исключив одно измерение. Объемные элементы я разбивала на отдельные части, сложные очертания приобретали более простые формы. Мало-помалу дом стал плоским, его образовывали две пересекающиеся линии. А уж потом я слила две линии в одну, а ее превратила в точку. С точкой я боролась добрую неделю, но потом, сверхчеловеческим усилием, заставила ее исчезнуть.
От дома не осталось и следа. Я уничтожила главного врага. И, проходя мимо, не видела ничего, даже его отсутствия. Наконец-то я могла не опасаться тех волн, что внезапно накатывали на меня, повергая в панику, заставляя сомневаться в сохранности собственной психики. Со вздохом облегчения я обратила взор к моей семье.
Несмотря на счастье, переполнявшее меня в то лето, я чувствовала, что должна больше отдавать моим близким. Освободившись от озабоченности, которая грызла меня изнутри, я дала зарок показать Кертису, на какую я способна любовь.
Я начала уделять больше внимания нашему дому, убиралась после работы, старалась поддерживать в нем идеальную чистоту. Каждый день я делала влажную уборку на кухне и в ванных, раз в два или три дня пылесосила ковры в остальных комнатах. Грязные тарелки и стаканы, которые всегда раздражали меня, теперь стали постоянным укором, напоминанием о том, что мне не удается добиться желаемого. Работа, ребенок, супружеские обязанности, уборка дома, которую я возложила на себя, привели к тому, что я постоянно что-то не успевала. Требовались решительные меры, и после нескольких недель, прожитых в страшной спешке, я приняла решение: взяла деньги, отложенные на отпуск, и купила посудомоечную машину. Разумеется, я сожалела о том, что пришлось отказаться от поездки на море, но чувство удовлетворенности, испытанное мною, с лихвой перекрыло разочарование. Стаканы наконец-то заблистали чистотой, на столах не оставалось ни пятнышка, я вновь контролировала ситуацию.
Блаженство продолжалось несколько недель, а потом я начала замечать то, чего не видела раньше. К примеру, хотя северная и южная стены у нас были глухими, выходящими на соседние дома, а окна смотрели на восток и запад, во всех комнатах у южной стены света всегда было чуть больше, чем у северной. И я говорю не о солнечном свете, ибо поздней осенью и зимой солнце действительно лучше освещает южные стены. Нет, я веду речь об отблеске, каком-то свечении воздуха, которое проявлялось именно у южных стен, тогда как штукатуркой или цветом краски стены каждой из комнат ничем не отличались. И, соответственно, северные стены вроде бы находились в постоянной полутени, словно субстанция, концентрирующаяся там, захватывала свет, связывала его, прятала. Феномен этот проявлялся как утром, так и днем. И даже, пусть и в меньшей степени, вечером, когда комнаты освещались лампами.
Я убрала картины и постеры с затемненных стен, передвинула все, что могла, в южную часть комнат. Несколько дней я мысленно двигала мебель, стараясь расставить ее так, чтобы она оказалась вне северной зоны тени. Наконец, решила расположить часть мебели в нескольких футах от северной стены, тем самым добившись равномерной освещенности и сохранив симметрию комнаты. Кертис выразил сомнения в целесообразности затеянной мною перестановки, но согласился реализовать предложенный мною вариант, укрепив тем самым мою уверенность в себе и подтвердив прочность наших отношений. Я помню, как меня охватило чувство безмерной благодарности, и я решила обязательно отблагодарить его.
На следующий день я завезла Таню в садик и пошла в магазин. Мне хотелось купить брючки, которые недавно очень понравились Кертису, когда он увидел в них одну нашу приятельницу. Я нашла их в витрине одного из центральных магазинов и после того, как продавщица заверила меня, что никто их не надевал, зашла в примерочную и не без труда втиснулась в них. Нежно-розовые, они обтягивали меня, как вторая кожа, и мне пришлось сильно втянуть живот, чтобы застегнуть пуговицу на поясе. Взглянув в зеркало, я удивилась тому, как они меня изменили. У меня сложилось ощущение, что материя жила собственной жизнью. Продавщица из вежливости ничего не сказала, но я уверена, что она это тоже поняла. В автобусе, по дороге домой, я со всевозрастающим возбуждением поглаживала пакет с брюками.