— Вдобавок мне ещё навязали молокососа, — снова пожаловался на жизнь первый пилот.
— Эй! — возмутился Горазд. — Я не молокосос.
— Это будет видно к лету. Если доживёшь до него. И если я доживу, — пообещал Золотилов.
Горазду вдруг, сильнее чем когда-либо раньше, захотелось дать старшему по званию и напарнику в глаз. Останавливало только то, что сейчас они стояли посреди ангара, на виду у всех. И вдолбленная преподавателями в танковой академии истина, что любой разлад между пилотами в бою ведёт к смерти обоих. И ещё немного останавливала боязнь нарушить субординацию и то, что Золотилов побивал его в трёх из четырёх тренировочных рукопашных схваток. Словом, в том, что Горазд на месте не засветил своему первому номеру кулаком, был замешен целый комплекс причин.
Но видимо что-то такое Николай прочитал в задумчивом взгляде второго пилота или, может быть, тоже вспомнил о том, что во время боя для пилота танка не должно быть друга надёжней, чем другой пилот и поэтому жестом показал забраться в кабину.
Когда защитный колпак надёжно отгородил их от внешнего мира, Золотилов предложил: — У тебя есть пять минут. Спрашивай о чём угодно, и я честно отвечу. Но чтобы потом ни одного дурацкого вопроса, согласен?
— Согласен, — решил Горазд. Неожиданно щедрое предложение застало врасплох и первую минуту он бездарно потерял, выбирая о чём спросить в первую очередь и выстраивая напоившиеся вопросы по степени важности.
Николай наблюдал за вторым пилотом с вежливой улыбкой энтомолога, изучающего жизнь отдельно взятого насекомого.
Сообразив, что он бездарно теряет драгоценное время, Горазд выпалил первое пришедшее в голову: — Кто это был?
— Тот подполковник? — уточнил Золотилов.
— И давай без тысячи наводящих вопросов, — потребовал Горазд, — не тяни время!
— Ладно, ладно, — усмехнулся первый пилот. — Если коротко пересказать длинную историю, то мы с этим «товарищем», ещё до провального наступления четыре года назад, вместе служили. Долго служили. Сначала капитанами, потом я получил майора, а он так и остался капитаном. Потом, уже после того как штабисты сели в лужу, и мы бежали назад в разы быстрее чем шли вперёд, я снова встретил было потерянного «товарища» вот только уже в новом качестве. За несколько месяцев пока война раскидала нас, и мы не виделись он, видимо следуя примеру бывшего верховного, успел предать человечество скопом и боевых товарищей в частности и превратился в инферала.
— И?! — видя, как Золотилов умолк, просматривая точно не самые лучшие свои воспоминания, потребовал Горазд. Отпущенные пять минут утекали со стремительной скоростью.
— Надо было пристрелить этого гада, как только встретил, — зло сказал Николай. — Пристрелить как предателя, как подлую тварь! Знаешь почему я этого не сделал?
Горазд молчал, но старшему лейтенанту уже не требовался собеседник. Сейчас он говорил с самим собой. С тем собой, который остался в далёком прошлом, три с половиной года назад, в последнем большом поражении, которым обернулось предыдущее наступление.
— Он спас и меня и ребят, — жарко дыша запахом чеснока и котлет, которые они ели на обед, сказал Золотилов. — Нас тогда крепко зажали. Мы бы не выбрались. А он, этот гад, уже после того как предал человечество сошёлся с партизанскими отрядами, наполовину состоящими из таких же опомнившихся предателей, как он. Тогда взаимодействие армии и партизан было налажено из рук вон плохо. В партизанящих отрядах было много инфералов, и они не слишком доверяли солдатам. Но всё равно старались помогать и прикрывать друг друга, когда диспозиция позволяла и начальство отворачивалось.
Мы отбились и вместе прорывались назад. Пока доблестная армия бежала, спасаясь, обратно на север, мы пытались догнать своих, попутно нападая на тыловые отряды демонов и перерезая их коммуникации. В том партизанском отряде собрались матёрые звери, да и мои ребята были не промах. Как тогда шутили: десять инфералов соответствуют по боевой мощи самоходной артиллерийской установке. Преувеличение конечно, да и на кой нужна артиллерия, без средств наблюдения, корректировки огня и так далее. Но мы знатно тогда погуляли: неполный десяток танков, три изрядно побитые роты тяжёлой пехоты в которых солдат едва бы набралось на одну полную. Пара сотен, озверевших от нескончаемой войны партизан, вооружённых кто чем и где-то полсотни инфералов. Из тех, которые потом раскаялись и решили воевать на стороне людей. И так твёрдо решили, что когда мы дошли до своих, они пошли вместе с нами, хотя по закону, в то время, все инфералы, без исключения, должны быть расстреляны. Раскаявшиеся идиоты! — фыркнул Золотилов выражая максимальную степень презрения.