— Я заглянула в вас в тот вечер, когда Никамедиса отравили, — объяснила я. — Но я не собиралась этого делать и не пыталась ничего увидеть. Мои пальцы коснулись ваших, и это просто произошло. Вы так сильно переживали за него, и я поняла, насколько сильно вы его любите.
Метис кивнула, принимая мои объяснения, хотя по-прежнему не смотрела мне в глаза.
— Полагаю, мне не стоит удивляться. Твоя магия прикосновения сильна. Я должна была знать, что рано или поздно ты выяснишь о моих чувствах к нему. Иногда я думаю, они настолько очевидны, что уже все знают об этом, в частности Никамедис. — Она рассмеялась, но смех был коротким и горьким. Затем, подняв руку, поправила свои чёрные волосы, хотя они и так хорошо были спрятаны.
— Почему вы не скажете Никамедису, что чувствуете?
Её лицо потемнело. — Для этого есть много причин.
— Это из-за моей мамы? — спросила я. — Это единственная причина, которая приходит мне на ум.
Слабая улыбка промелькнула на лице Метис, немного смягчая её губы.
— Иногда я забываю, какой ты можешь быть проницательной. И не только из-за твоей психометрии, — с этими словами Метис продолжила идти, заметно ускоряя шаг, будто если она будет двигаться быстрее, то сможет сбежать от правды и своих чувств. Я задалась вопросом: а не совершила ли я ошибку, спросив о её чувствах к Никамедису. Но прежде чем я смогла догнать ее и извиниться, Метис снова замедлила шаг, затем, подойдя к лестнице, повернулась и села прямо на ступеньки библиотеки, меж двух грифонов. Я колебалась некоторое время, но затем опустилась рядом с ней, чувствуя лютый холод даже сквозь толстую ткань джинсов.
Метис перебирала пальцами, водя по серому камню ступеньки, на которой мы сидели. Спустя примерно минуту её рука замерла, хотя взгляд по-прежнему был направлен на камень. Её зелёные глаза смотрели в никуда, погрузившись в воспоминания.
— Знаешь, мы с твоей мамой часто сидели здесь, на ступеньках библиотеки, и разговаривали обо всём на свете. О парнях, школе, жизни. Думаю, это то, чего мне больше всего не хватает — разговоров с ней, — прежде чем я смогла ответить, пришлось прочистить горло.
— Я чувствую то же самое, — прошептала я.
Метис вздохнула, убрала руку с холодного камня и, положив её на колени, сжала в кулак.
— Но ты права — причина в Грейс. Вот почему я никогда не говорила Никамедису о своих чувствах.
— Как долго? — осторожно поинтересовалась я. — Как долго вы любите его?
И вновь на её губах промелькнула слабая улыбка, но даже если бы она открыто заплакала, её лицо не казалось бы таким печальным.
— Иногда мне кажется, что уже вечность. Как-то в один прекрасный день я находилась в библиотеке, искала книгу для домашнего задания. Это было давно, во время моего первого семестра на мифе. Никамедис сидел за одним из столов для исследований рядом со мной. Уже тогда он был серьёзным, всегда придерживался правил. Думаю, моё постоянное бормотание от того, что я не могла найти нужную книгу, раздражало его больше всего, потому что он пытался что-то выучить. Во всяком случае, он понял, что у меня проблемы и помог найти нужную книгу. Мы стали друзьями. Постепенно я поняла, что испытываю к нему не только дружеские чувства.
— И что произошло?
Метис глубоко вздохнула.
— Несколько недель спустя я познакомила его с Грейс. Ему было достаточно одного взгляда на твою маму, а ей на него, чтобы они по уши влюбились друг в друга. С тех пор они были неразлучны.
Я видела это так ясно, как если бы перед глазами проигрывался фильм. Метис, тайно влюблённая в Никамедиса, и он, увлечённый лишь моей мамой. Оба не понимали, что Метис всегда чувствовала себя виноватой. Её молчание — ведь она не желала мешать счастливым отношениям своей лучшей подруги с её парнем. В этот момент моё сердце разрывалось от боли.
— И вы никогда ничего не говорили? — спросила я. — Даже когда моя мама навсегда ушла от него и из академии?
Метис пожала плечами.
— После того, как Грейс ушла, Никамедис долгое время был очень зол. Он с головой окунулся в свою работу в библиотеке, а я поступила в университет и закончила обучение по специальности «учитель», после чего работала в других академиях. Несколько лет спустя я вернулась сюда в качестве преподавателя. Мы поддерживали связь, пока я отсутствовала, но увидев его снова… старые чувства нахлынули вновь. Однако время всегда казалось неподходящим, чтобы рассказать ему о своих чувствах.
Она колебалась.
— Нет, это неправильно. Были моменты, когда я могла ему сказать. Просто… этого не сделала. Полагаю, я не хотела подвергать опасности нашу дружбу, в случае, если он не чувствует то же самое. Или не может из-за Грейс.
Это я тоже могла понять. Прежде чем мы стали парой, я призналась Логану в своих чувствах, вслед за этим он объяснил, что мы не можем быть вместе и завёл себе другую девушку. Это было достаточно болезненно. Я даже не могла представить, насколько труднее было бы Метис, если бы Никамедис отверг её после многолетней дружбы. Даже если бы он объяснил свой отказ мягко, а скорее всего так бы и было, — Метис все равно права. Это бы изменило отношения между ними на долгое время, если не навсегда.
— А затем, прошлой осенью в академию пришла ты… — голос Метис затих.
— И снова напомнила ему о маме и о том, как сильно он её любил, — закончила я за нее. — Как сильно вы оба её любили.
Она кивнула. — Ну и у меня возникло такое чувство, что… было бы неправильно по отношению к Грейс говорить что-то Никамедису. Сидя в молчании, мы обе думали о моей маме и о том, сколько она для нас значила. В конце концов, я глубоко вздохнула. Моя мама умерла, но Метис и Никамедис ещё живы. Я хотела, чтобы они были счастливы друг с другом, если это возможно. И я также знала, что мама наверняка хотела бы того же. На самом деле я даже готова поспорить, что ничего не сделало бы ее настолько счастливой, как знание того, что оба ее лучших друга наконец-то вместе.
— Вы должны сказать ему, что чувствуете, — посоветовала я. — Пока не стало поздно.
Метис склонила голову на бок и посмотрела на меня.
— Почему ты так говоришь?
— Потому что я по-прежнему не знаю, как убить Локи, — сказала я невыразительно. — Я до сих пор не знаю, как использовать серебряные лавровые листья, которые дала мне Эйр. Я даже не знаю, за каким артефактом охотились сегодня Жнецы, и сомневаюсь, что смогу это выяснить, если посмотрю на них ещё раз. Какой из меня получился замечательный чемпион, не правда ли?
Метис наклонилась и накрыла мою руку своей, и тут я почувствовала, как меня накрывает волна понимания, наряду с непоколебимой верой.
— Я верю в тебя, Гвен, — сказала она. — Ты всё выяснишь, а я буду здесь, чтобы помочь тебе. Вместе с Никамедисом, Джеральдиной и всеми твоими друзьями.
— Я не говорила им. Не рассказала о браслете ни Логану, ни Дафне, ни кому-либо ещё или о том, что я должна убить Локи. Я не знаю, как им сказать.
— Почему?
Я посмотрела на неё. — А что, если я потерплю неудачу? Что, если Вивиан или Агрона или кто-нибудь из других Жнецов убьют меня раньше, чем я выясню это? А я не хочу, чтобы они сдавались. Не хочу, чтобы видели во мне единственную надежду, даже если слова Ники именно так и прозвучали. Я… я просто не знаю, что мне делать. Вообще.
Метис сжала мою руку, и я почувствовала, как от неё ко мне перетекали понимание и вера.
— Быть чемпионом никогда нелегко, Гвен. Но Ника верит в тебя, и я тоже. Она бы не сделала тебя своим чемпионом, если бы не была уверена, что ты найдёшь способ победить Локи.
— Но когда она появляется передо мной, то постоянно говорит только о свободе воли и вещах, которые происходят, потому что предопределены и других дурацких загадках, — пробормотала я. — Мне это надоело. Так всё это надоело. Иногда мне просто хочется, чтобы всё закончилось — так или иначе.
— Я знаю, — кивнула Метис. — Твоя мама говорила мне то же самое множество раз.
— И что вы ей отвечали?
Метис посмотрела на меня с сочувствием и в тоже время строго.
— Что она чемпион. И её обязанность — стараться изо всех сил и продолжать идти дальше… продолжать, пока может; сражаться как можно лучше. Потому что именно это и делают чемпионы.