Игорь снова вошел в кухню, когда бывший ракетчик курочил леща. …У нас, Лессаныч только заслуженные пеплы, простых не обслуживаем! Ёп-п! Печник-ракетчик брезгливо поднял блестевшие жиром ладони – брюхо леща кишело белыми червями. Сдерживая рвоту, Игорь выскочил из кухни, но через стену доносилось каждое визгливое слово отцовского собутыльника. Ты думаешь, Лессаныч, червь это смерть?! – кричал он, переходя на ультразвук. Не-е, Лессаныч! Червь – природа! Червь – это жизнь! Таким антисанитарным образом была явлена правота отца – огню можно доверять.
Что мама умерла, я понял только через три месяца. Вынул из почтового ящика извещение на ее имя с требованием оплатить задолженность по кредиту – на день рождения родители подарили мне стереопроигрыватель «Вега» – и вдруг понял: все, ее нет и не будет никогда.
Игорь и Гуля поженились на пятом курсе. На свадьбе в «Метрополе» собрался весь МИД. Вскоре появился кооператив на Речном, машина, поездка в Венгрию, куча приятных мелочей, недоступных простым смертным: театр на Таганке и прочие деликатесы.
В том же году отец Игоря женился на Наде и переехал к ней.
Как-то Игорь с Гулей вернулись с вечеринки. Гуля схватила длинную вазу с раструбом, забралась на кухонный стол и, как в микрофон, низким гулким голосом объявила: объявляется месячник без гондонов! Беременность протекала тяжело, с токсикозом, с угрозой выкидыша, с госпитализациями на сохранения. Родоразрешение – кесаревым, доступ по Фанненштилю. Судя по зазубрине в конце блатного косметического шва – разрез расширяли впопыхах и в панике.
Гуля поступила в аспирантуру к Чучалину, Игоря с его красным дипломом без проблем приняли в ординатуру к Соловьеву, в только что основанный Институт трансплантологии.
Гафуровы вели себя тактично, деньгами, которые регулярно подбрасывали семье Несветовых, Игоря не попрекали. Но он, примак, чувствовал себя не в своей тарелке. Чтобы что-то доказать – то ли себе, то ли Гулиным родителям, устроился хирургом на полставки в Красногорскую больницу. Деньги хоть ерундовые, но честные. Хирургическое отделение располагалось в двухэтажной развалюхе – однажды прямо во время операции с потолка обрушилась штукатурка, и, если б не бестеневая лампа, принявшая главный удар, бетонный мусор пришлось бы выгребать из открытого живота. Аппендициты, ущемленные грыжи, «непроходы» и прободные язвы шли потоком. Наркозы давали сестры-анестезистки, на большие операции из дома вызывали анестезиолога. В ординаторской за батареей жил сверчок, зорко следивший за тем, чтобы хирург не спал – лишь стоило задремать, начинался громкий прерывистый свист, бесивший отсутствием ритма. Несколько чайников кипятка, вылитых за батарею, не помогли.
Ежедневная работа в палатах, дежурства по клинике, эксперименты на собаках в институтском виварии, дежурства в Красногорске свободного времени не оставляли. В операционной вивария было два стола, ждать очереди иногда приходилось до вечера. Операция занимала три, случалось, и пять часов в сопровождении нескончаемого собачьего лая. Игорь задерживался иногда до утра – менял растворы в капельницах, ждал выхода собаки из наркоза. Пробирки с кровью возил в Институт гематологии, где был импортный анализатор.
Гошке взяли няньку с категорическим условием – при ребенке не материться. Что я, блядь, без понятия? – сказала нянька.
Гуля защитилась в конце 75-го. В том же году в аспирантуру института трансплантологии поступила Валя Писаренко из Краснодара, дородная казачка. Она искала жилье. Игорь, с согласия отца, – деньги пополам – сдал ей квартиру на Волкова. Прописка девушку не интересовала – хотела поскорее состряпать диссер и вернуться в Краснодар. К приходу Игоря она готовила маринованную с овощами и чесноком курицу. Валю вполне устраивала миссионерская поза – никаких выкрутасов, и он быстро, в несколько ударов покидал клетку похоти. Второе соитие было извинением за уход в ту жизнь, где любовнице места не было.
Как от тебя чесноком несет, как всегда с огромной скоростью выстреливала слова Гуля, когда Игорь возвращался домой. Как от настоящего еврея. Кротик, может тебе обрезание сделать? Тогда и за татарина сойдешь. Папа обрадуется, новую машину нам купит. А так ты ни то ни се, полукровка. А ты-то кто? – всерьез обиделся Игорь. А нам, татарам, все равно! Нет, мне правда интересно, горячо зашептала в ухо Гуля, никогда с обрезанными не трахалась! Она прилегла грудью на кухонный столик и, вздернув юбку, соблазнительно вильнула попой. Гошка гостил у деда с бабкой на Соколе, няня уехала в Любытино на похороны. Но боезапас был истрачен с Валей. Ну давай же, я умираю от нетерпенья. Вот что, маленькая, если ты… еще когда-нибудь скажешь о папиных деньгах… Гуля движением школьницы оправила юбку, ее большие зеленые глаза наполнились слезами, потекла, оставляя мутные серые разводы, тушь. То, что ты сейчас сделал, Несветов, ни одна нормальная женщина не прощает. Все! Пошел вон! Игорь сказал, что поживет у отца, а сам отправился к Вале, на Волкова. Через неделю пришел сдаваться. Гуля простила. Но, чур, с испытательным сроком! Будешь целый месяц, нет, целый год гладить спинку перед сном. До того или после того? Немножко до и множко после! Иди сюда скорей! Господи, как от тебя несет псиной! Но мне это даже нравится!