— Я с радостью отправлюсь туда, куда фюрер захочет послать меня, — ответил напыщенно Райсшлингер.
В этот момент Рене был вынужден бросить машину в сторону, чтобы не задавить женщину, которая вела вдоль дороги корову на привязи. Женевьеву отбросило в угол, Райсшлингера прижало к ней, и она вдруг почувствовала его руку на своем колене.
— С вами все в порядке, ма-амзель? — Его голос охрип, рука крепче сжала колено.
Она холодно произнесла:
— Будьте любезны, уберите руку, Райсшлингер, иначе я буду вынуждена высадить вас из машины.
Они подъезжали к поселку Довиньи, и Рене, почувствовав напряженность, направил машину к обочине. Райсшлингер, который зашел уже слишком далеко, чтобы так просто остановиться, сдвинул руку еще выше.
— Что вы о себе воображаете? — спросил он развязным тоном. — Неужели я так уж плох, а? Я покажу вам, что как мужчина я ничуть не хуже вашего Прима, в любой день недели.
— Ничего вы никому не докажете, — ответила она. — Полковник — джентльмен. Честно говоря, Райсшлингер, как мужчина вы уступаете даже мне.
— Ты, надменная сука! Я тебе покажу…
— Ничего ты не покажешь… — Она рывком вытащила из кармана вальтер, плавным движением, как учил Крэйг, сняла его с предохранителя и сунула дуло пистолета ему в бок. — Вон из машины!
Машина остановилась, Рене заглушил двигатель. Райсшлингер отшатнулся от нее, выпучив от страха глаза, судорожно открыл дверь и вывалился из машины. Женевьева захлопнула дверцу, и Рене быстро нажал на газ. Она оглянулась и увидела Райсшлингера, стоявшего на обочине и выглядевшего очень беспомощно.
— Хорошо я действовала? — спросила она Рене.
— Ваша сестра гордилась бы вами, ма-амзель.
— Ну и хорошо. — Она откинулась на сиденье и закурила "Житан".
Они миновали вершину холма, и Женевьева увидела его среди деревьев у подножия гор. Замок Вуанкур, серый и безмолвный в лучах утреннего солнца. Обитель благородства, пережившая религиозные войны, революцию, выстоявшая в тяжелые дни, которых было много. Еще в детстве, когда бы она ни возвращалась сюда, в ней всегда возникало это чувство покоя. Чувство полного счастья при одном виде этого дома.
На какой-то момент он скрылся из виду, пока они ехали по узкой дороге среди клонящихся друг к другу сосен, но потом, когда они начали подниматься по склону, он возник снова, уже над ними, словно крепость за этими серыми стенами, застывшими в ожидании встречи.
Ворота были открыты, но въезд перегораживал шлагбаум. Деревянная сторожевая будка находилась сразу за воротами, рядом стоял часовой с автоматом. Это был совсем мальчик, хоть и в эсэсовском мундире. Он склонился к окну и нерешительно сказал на плохом французском языке:
— Документы.
— Но я здесь живу, — сказала Женевьева, и он совершенно растерялся. — Разве вы не знаете меня?
— Извините ма-амзель, но у меня приказ. Я должен проверить ваши документы.
— Хорошо, — сказала она. — Я сдаюсь. Я английская шпионка и приехала сюда, чтобы взорвать этот замок.
Спокойный голос человека, говорившего по-немецки, вдруг вклинился в беседу.
Она не поняла ни слова, зато часовой понял и бросился поднимать шлагбаум. Женевьева повернулась к офицеру, появившемуся из-за будки. Это был полковник СС в серовато-зеленой форме парашютиста-десантника, с Рыцарским крестом на шее и эмблемой "мертвая голова" на фуражке, сиявшей в лучах утреннего солнца. Ей не пришлось спрашивать Рене, кто это.
— Макс, как мило с вашей стороны!
Макс Прим открыл дверцу и сел в машину.
— Поезжайте, — бросил он Рене. Он перешел на французский: — Между прочим, этот мальчик всего три дня здесь. — Он поцеловал ей руку. — Я никогда не мог понять, почему вы испытываете удовольствие, издеваясь над моими солдатами. Это плохо влияет на их моральный дух. Райсшлингеру это очень не нравится.
— Сейчас он об этом не думает, — прокомментировала Женевьева. — У него другие проблемы.
Ярко-синие глаза полковника мгновенно посерьезнели.
— Объяснитесь.
— Его машина сломалась около Пуажо. Я подвезла его.
— Да? Так где же он?
— Я высадила его на окраине Довиньи. Не знаю, где он учился, но в программу явно не входило умение вести себя в обществе дам.
Его губы улыбались, но глаза остались холодными.
— И он спокойно вышел? Райсшлингер? И вы хотите, чтобы я в это поверил?
— Мне пришлось слегка припугнуть его вот этой штукой. — Она вытащила свой вальтер, и Прим взял его.
— Но это немецкое боевое оружие. Где вы раздобыли его?
— У одного милого бармена в Париже. Подобные вещи легко достать на черном рынке, а девушке нужно уметь защитить себя в наши дни.
— Так вы говорите, в Париже?
— Не ждите, что я скажу вам название бара. Прим, не торопясь, взвесил пистолет на руке и протянул его Женевьеве, которая поспешила убрать его в свою сумочку.
— Стало быть, вам понравилась поездка? — спросил он.
— Не совсем. Париж совсем не тот, каким был.
— А в поезде?
— Безобразно.
— Разве?
В его голосе была непонятная ирония, и она бросила на него быстрый неуверенный взгляд из-под ресниц, не понимая, в чем дело. Они остановились возле главной лестницы. Прим подал ей руку, а Рене обошел машину и достал ее вещи из багажника.
— Я возьму их, — сказал Прим.
— Вы действительно самоуничижаетесь сегодня, — съязвила Женевьева. — Полковник СС с чемоданом в каждой руке, словно слуга в гостинице? Мне бы сейчас фотоаппарат. В Париже этому ни за что не поверили бы. Спасибо, между прочим.
— Один из источников нашей силы, — ответил он, — состоит в том, что для мужчин, которые служат в СС, нет ничего невозможного.