– Что за чушь? С какой пьяной радости тебе ногу должны отрезать?
– Ты на вопрос ответь.
– Но ведь я женат!
– Ты не разведёшься ради меня?
– Посмотрим.
– На что посмотрим-то? Что не видно сейчас?
Хусаинов, выйдя из лифта, полез в карман пиджака за спичками, потому что лифтовая площадка в форме угла освещалась одной-единственной лампочкой. Примыкали к этой площадке два коридора. Общие двери не были заперты, и за ними было светлее. Найдя нужную квартиру, следователь нажал на кнопку звонка. Дверь открылась сразу.
– Ещё раз здравствуйте, Ольга Викторовна, – сказал Алексей Григорьевич, удивлённо оглядывая хозяйку, – я вам звонил. Я – следователь.
– Входите, входите!
И Хусаинов вошёл. Закрыв за ним дверь, Ольга повела его в кухню. Идя за ней, он не отрывал глаз от её филейных частей, облепленных влажным шёлком халата. Голова Ольги была обмотана полотенцем.
Кухня имела вид неухоженный. На плите что-то жарилось.
– Удостоверение дайте, – потребовала хозяйка, предложив Хусаинову сесть за стол. Последовав приглашению, Алексей Григорьевич оказался рядом с целой горой мармелада, пряников и конфет в хрустальной посудине на высокой ножке.
– Пожалуйста.
Изучив документ, женщина вернула его владельцу.
– Одну минуту!
Сбегала в ванную, погремела чем-то, вернулась. Сев к столу боком, очень красиво закинула ногу на ногу.
– Ну, так что вы хотите знать, Алексей Григорьевич?
– Оленька, а вы чаю мне не нальёте? – вяло спросил Алексей Григорьевич, отдавая должное интуиции Кременцовой, – если не трудно.
– Не трудно. Дело привычное. Вы вина, может быть, хотите?
– Да, вина можно.
Ольга, вскочив, опять унеслась. Двигалась она не только стремительно, но и громко – шлёпанцы колотились о её пятки с чёткостью очень быстрого метронома. Но как она возвратилась – вечерний гость не услышал, ибо вернулась она без шлёпанцев, босиком. Поставив на стол бутылку «Кингзмараули» и два бокала, вручила следователю штопор. Откупоривание бутылок было вторым любимым занятием Хусаинова. Он вворачивал штопор неторопливо. Женщина наблюдала за ним сонными глазами, сидя напротив. Пальцы её тихонько скребли длинными ногтями пластиковую обшивку стола.
– А вы точно следователь?
– Моё удостоверение и помощница прокурора Москвы, телефон которого я вам дал, вас не убедили? Что же вам дать ещё, чтоб вы успокоились?
Она миленько рассмеялась.
– Я недоверчивая! К тому же, вы на следователя не очень-то и похожи.
– А на кого я похож? – спросил Хусаинов, выдернув пробку и наполняя бокалы.
– Пожалуй, что на студента.
Эти слова польстили Алексею Григорьевичу.
– Я так молодо выгляжу?
– Да, весьма. И чёлка у вас такая… ну, длинная!
Они выпили, съели по шоколадной конфете.
– Произошло убийство, – сказал затем Хусаинов. Ресницы неимоверной длины тревожно затрепетали.
– Какой кошмар! А при чём здесь я?
– Скажите, пожалуйста, вам вчера врезали замок?
– Врезали. И что?
– Как мастера звали?
– Мастера?
– Да.
– Не помню. Точнее, даже не знаю. Не спрашивала. А что? К чему все эти вопросы? Они мне кажутся странными. Объяснитесь, пожалуйста.
Хусаинов налил ещё.
– Убили его жену.
– Жену?
– Да.
Ольга неожиданно усмехнулась и осушила бокал.
– Алексей Григорьевич! Вы свихнулись, если решили, что это я убила его жену. Вы его не видели, что ли?
– Почему? Видел.
– И как он вам?
– Да никак.
– Ну а если вам он никак, то почему мне он должен быть по-другому?
– Потому, что мы с вами – разные люди. Настолько разные, что нас вместе в баню не пустят.
Она задумалась. Он рассматривал её руки – тонкие, белые, суетливые. Они были более выразительны, чем глаза. Руки и глаза, казалось, принадлежали двум разным людям. Например, синие огоньки газовой плиты Ольга созерцала, как одинокий костёр в зловещей ночной степи, но при этом руки её вели себя так, словно неподвижность была им в тягость.
– Давайте – ка ещё выпьем, – предложил Хусаинов, беря бутылку. Ольга кивнула, и предложение тут же было реализовано.
– Курить можно?
– Можно. Но уж скажите мне, наконец – что же вы хотите узнать, Алексей Григорьевич? Дело – к ночи.
– Я очень хотел бы знать, кто изображён на иконе, которую вы ему подарили, и где вы взяли эту икону.
Ленивый взгляд больших глаз переполз с конфорки на Алексея Григорьевича.
– Икону?
– Да.
– Он сказал, что я подарила ему икону?
– Именно так.
– Но это не так! Я этому алкоголику вовсе ничего не дарила!