Анарад, смотря прямо в затуманенные глаза Домины, принялся размашистыми ударами толкаться в нее непрерывно, ощущая, как с каждым движение волны блажи тяжелели, разливались по телу сплавом, и темнело в глазах, и кровь в пах ударяла жарко и больно. Домина, вздрагивая под мужчиной, вцепилась в него, обжигая разгорячившимся дыханием шею, выпустила из горла стон. Анарад, продолжая вдалбливать женщину в стол, на котором она едва удерживалась, держась за него, оглох на миг от собственного взрыва и, излив в горячую глубину семя, остановился, медленно продолжая насаживать на себя, скользя и проникая размеренно. Домина только задышала часто, не в силах выдержать эту муку, хватая ртом душный воздух, прильнула, как березовый лист к его влажному телу, испуская пронзительные стоны. Отдышавшись, Анарад обхватил ее затылок и припал к горевшим губам, собирая остатки дрожавшую на самых краешках уст истому тягучим поцелуем.
— Безумный, — прошептала она, обжигая его губы дыханием, обвив шею княжича, плавилась как размякшая глина в его руках, сдавила плотнее ногами, задерживая внутри себя.
Анарад, как спала туманная пелена, все же отстранился, выскальзывая из нее, поправил штаны и прошел к печи, видя краем глаза, как Домина села, свела колени и одернула подол.
Подобрав несколько поленьев, Анарад кинул их в топку, жар огня дохнул, высушивая лицо.
Сердце колотилось бешено, в голове треск и смутные обрывки воспоминаний: всполохи огня, черная сажа заполонила глаза, забило дыхание, песком оседая на языке и зубах, огонь жалил со всех сторон, тлела одежда, и дикие женские крики звоном раздались в голове, раскалывая на части. Анарад стиснул зубы, встряхивая головой, сбрасывая прах прошлого. Он осталась там, в подполе, запертым, и как только не задохнулся от дыма. Анарад помнил это миг отчетливо, он в сердце врезался серпом, кромсая его на куски безжалостно. После того, как случился пожар, сгинул и отец. Провалился как сквозь землю, хотя в день пожарища он был в стенах города. Прошлое часто заставляло его сердце бешено колотится…
Анарад стоял у очага, наблюдая, как вихрится огонь в топке, как играют отсветы и тени на стенках. За треском дров княжич расслышал шуршание ткани и легкие шаги Домины.
— Что с тобой? — спросила она, приближаясь неспешно. — Что-то случилось? Ты какой-то… другой.
Ладони легли на плечи, скользнули на грудь, Домина прильнула к нему, положив голову — мягкие волосы приятно окутали спину. Анарад, качнувшись, прикрыл веки, сбрасывая дурное наваждение, втянул в себя жар пламени.
— Мы не нашли его, — Анарад сжал ее ладонь.
А больше и ничего не случилось, он по-прежнему такой, каким был всегда — замкнутым и холодным, а порой и жестоким. И только Домина могла прикоснуться к нему, хотя и не всегда позволял. Она знает его желания, помогает ему найти отца, верит ему. Сколько длиться их связь? Вот уже вторая зима подходит. Это слишком много для мимолетного увлечения, и интерес к ней не угасал, напротив — она стала его отдушиной, тем клочком живой души, где он себя ощущал не одиноким, порой ему казалось, что она и есть его ключ и источник силы. И тогда Анарад сознавал, насколько прикипел к ней со всей страстью, и не мог понять, что именно чувствовал к ней, но одно осознавал отчетливо — рядом с ней ему было хорошо, спокойно.
Пыл постепенно сходил, и дыхание вскоре стало спокойным. Шесть зим назад она потеряла мужа, вдовствовала, отдавая себя служению.
— Меня долго не было в княжестве. Тебе что-то нужно?
Анарад ощутил, как Домина улыбнулась мягко — он знал, что сейчас она хитро сощурит глаза и соберутся морщинки в уголках.
— Кроме твоей ласки, Анарад, ничего, — Домина высвободила руку, провела кончиком пальца по спине, вырисовывая на коже какой-то узор, а потом Анарад ощутил ее теплые губы на том месте, где только что касалась, скользнув мягко вверх. — Князь Роудука не забывает о своих подопечных.
Услышав это, Анарад развернулся, обхватывая Домину притянул к себе, внимательно вглядываясь в ее лицо. Домина — женщина, но черты ее были молодыми: распахнутые карие глаза, щеки с проступившим то ли от жара, то ли от недавнего соития неровным румянцем — как у девицы, золотисто-рыжие, чуть взъерошенные волосы густыми волнистыми ручьями падали до самого пояса, тонкая шея с нежной кожей созданная только для поцелуев, высокая грудь и бедра округлые — вся справная да гибкая, как раскидистая ива. Быть может, не теряла она своей живости девичьей от того, что не обременена детьми да заботами житейскими? Или знает чары какие хитрые. Впрочем, ему было все равно, она его притягивала своим пламенем и страстью, безумно и неудержимо. Она не как это глупая девка — строптивая дикарка из леса, одержимая своим жрецом.