— Видишь? — торжествующе вопросил Матвей, выдергивая флешку из гнезда.
— Ага-а… — восхищенно протянула я.
Вот это крутотень! Я бы точно без записи это дело не раскрыла — в кровь он не наступал, ни к чему, кроме того, что унес с собой, не прикасался, волосы вряд ли на полу остались. Очень мастерски, очень. А способы убийства! Вообще красота!
— Маш, он больной на всю голову маньяк! — взвыл парень, вскакивая и сжимая виски. — Он убивает себе подобных!
— Во-первых, я каждую смену вижу тех, кто убивает себе подобных, — хмыкнула я, скрестив руки на груди, — во-вторых, к тебе я не вернусь, даже если он будет вести себя хуже тебя, в-третьих, это, блять, не твое собачье дело, когда ты уже отвалишь?!
Вскочив, я вытолкала пытающегося что-то сказать козла в коридор и замкнула дверь. Села обратно на стул и потерла подбородок, раздумывая.
Если “себе подобных”, значит, там были вампиры. Судя по их реакции, они знали, зачем он пришел. Наверное, меч титановый, если даже кости разрезал, как пластилиновые. И не думаю, что он убил их просто так, ради удовольствия. Это была основная часть шайки, ради которой он и приехал, так? Чем же ребята провинились?
Хотя я лучше сделаю так — задам эти вопросы непосредственно герру “маньяку”, вот и все.
Домой с работы я прихватила старую ультрафиолетовую лампу, которая барахлила и потому доживала свой век в качестве запасной.
— Привет, — улыбнулся вампир, сидящий на кухне с чаем и ноутбуком, — как день прошел?
— Смотрела очень интересное кино, — фыркнула я, сразу проходя в спальню, где возле шкафа стояла его здоровая сумка-тубус.
Без всякого стеснения расстегнув молнию, я обнаружила причину длины сумки. Она была полупустая, от края до края в нее был втиснут узкий чехол из черной грубой клеенчатой ткани. У чехла была даже такая же тканевая шлевка, чтобы вешать его на плечо.
— Титановый? — уточнила я, через зеркало глянув на стоящего в проеме со скрещенными на груди руками хмурого мужчину.
Дождавшись неохотного кивка, я уселась по-турецки, вынула оружие из чехла. Красивый… Мне всегда нравилось холодное оружие, как и изящные, продуманные или просто восхитительные в животной импульсивности грубые убийства. Убийства — это почти всегда красиво. Что поделать, профессиональная деформация.
Меч вынимался из ножен без сопротивления, с еле слышным металлическим шелестом. Узкий, как рапира, обоюдоострый. Наверное, по типу рапиры и выкован, только рукоять кинжальная, кажется, он монолитный, нет соединительного шва между лезвием и гардой. Сама рукоять обмотана плоской черной кожаной лентой от гарды до набалдашника. Никаких украшений — только гладкий полированный металл. А нет, тонкая гравировка изящным шрифтом на другой стороне лезвия.
Remember who you are. You are the one.
You are the unbreakable.
Вздрогнув, я отдернула руку и сунула порезанный палец в рот. Острый…
Еще раз вздрогнув, я покорно отдала оружие хозяину, севшему у меня за спиной. Аккуратно вернув меч в ножны, он отложил его и обнял меня, прижавшись ко мне, ткнувшись носом в сгиб шеи. Достал из сумки кобуру, с треском липучки раскрыл ее, продемонстрировал пистолет, из которого добивал раненых, пахнущий порохом и смазкой, отщелкнул магазин, чтобы я увидела, что пули в патронах тоже тускло поблескивают серебристыми боками — титановые. Вернул все на место и крепко прижал меня к себе.
— Моя сестра была самым добрым и жизнерадостным созданием на земле, — вдруг зашептал он, вжимаясь лбом в мое плечо, — никто никогда не видел ее грустной, она кормила всех птиц и кошек, которых видела, даже белку приручила, вылечив ее сломанную лапку. В шестидесятых годах, когда ей было всего девятнадцать, она познакомила нас со своим женихом. Я бы убил его на месте за то, что он касался моей драгоценной девочки, которую мы всей семьей тщательно ограждали от всего плохого, что могло только быть в мире, но он смотрел на нее такими же влюбленными глазами, какими смотрела на него она. Мы с отцом уступили — несмотря на умение только читать, этот профессоришка был молод, родовит, состоятелен, кровь его была чиста. Иногда я думал, что мы ей и за какого-нибудь китайца или негра разрешили бы выйти, лишь бы они любили друг друга. Она переехала к нему в поместье, но часто приезжала к нам или мы не выдерживали и ехали к ней — тяжело было расставаться с нашим солнышком. Фридрих тоже тщательно скрывал от нее весь негатив, да она и не стремилась его узнать — основала приют для домашних животных, занималась обустройством детской. Через пару лет они сообщили нам, что Алисия беременна — такие счастливые, все еще до безумия влюбленные. Меня грызла ревность, хотелось надавать ему по очкам, но я понимал, что ее открытое сердце не могло оставаться всегда только нашим, любящим только семью. Я был у них в гостях проездом на пару дней, они позвали меня с собой в кинотеатр, но мне нужно было доделать дела и рано утром выехать в Берлин, поэтому я отказался, Алисия еще и смеялась, что надо попрощаться сейчас, а то утром опять не получится. Не попрощался. Когда за мной пришел посыльный от жандарма, я думал, что хорошо одетую парочку ограбили, разнервничался, — его голос сорвался, он замолчал, а я знала, что сейчас все будет очень, очень плохо, — Фридрих, истекающий кровью, без рук и ног сидел у стены и целовал ноги Алисии, умоляя простить его. Ее распяли на стене, прибив рядом моего неродившегося племянника.
— Боже… — выдохнула я, закрывая ладонями лицо.
Бедная девушка, она же была так молода… За что с ней так?
— Вампирская история проходит через циклы, — резко поменял тему Алекс, — примерно раз в сотню лет наша молодежь начинает думать, что людьми надо править не из тени, владея всеми более-менее крупными компаниями, а напрямую. И тогда они начинают почему-то убивать всех людей подряд, показывая силу. Охотники звереют и начинают убивать вампиров без разбора, получается война на пару десятков лет, потом все успокаиваются. Как раз начало войны было в тот год. Это сделали английские охотники — они ведь вампиры, да еще и немцы, проклятые фашисты! — от горечи в его голосе я все же разрыдалась, как ни старалась сдерживаться. — Их не волновало, что Алисия родилась в сорок шестом, а Фридрих — в тридцать пятом. Отец сошел с ума и застрелился. Ему казалось, что это все его вина, потому что он был штандартенфюрером СС, потом служил в Анненербе. Несмотря на то, что к рождению Алисии он уже оставил службу, он не смог себя простить. Мама от горя умерла через полгода. Я остался один. Поначалу убивал всех подряд, разрывал на куски, рвал зубами. Потом стал выслеживать охотников. Они умирали долго, как моя Алисия, сутками. А потом понял — виноваты эти бешеные звери, которые всегда выводят нас из равновесия, эти зарвавшиеся щенки, по больше части свихнувшиеся от обретенной силы обращенные. И тогда я предложил охотникам и совету старейшин договор — они сообщают мне о таких вот уродах, я их убиваю, все просто. Война тогда так и не набрала обороты, затихла. И с каждым убийством я понимаю, что чья-то сестра вернулась домой из кинотеатра, хоть вампир, хоть человек.
Развернувшись к нему, я вцепилась ему в шею, пряча мокрое от слез лицо на широком плече. Он совсем один. Столько лет уже мстит без возможности отомстить, а тут еще какие-то сучки ему изменяют и разбивают сердце! Я никогда-никогда его не предам. У него и так достаточно боли, ни к чему прибавлять еще один повод страдать.
========== Часть 6 ==========
Алекс удивительно спокойно вел себя после своего весьма шокирующего рассказа, мне же было не по себе от осознания его одиночества. Совсем-совсем один, никем не любимый, отгородившийся от всех за своей холодностью и невозмутимостью. Первое время было даже неловко за тон, который я взяла в начале нашего знакомства, но потом мужчина тихо и серьезно попросил не унижать его жалостью, в итоге мне пришлось признать, что, во-первых, он ведь справился, во-вторых, я же недавно вампир, не могла заранее хотя бы примерно знать его историю, так что и вины моей, вроде бы, никакой — ну хамила и хамила. Подумаешь, кому я только не хамила, даже не представляя, какие у них на душе секреты.