Через несколько часов в Грас вступили передовые отряды ладных солдат в зеленых, обтягивающих тело комбинезонах и гетрах — рослых, весело улыбающихся. Это были канадские десантники, высадившиеся на планерах вблизи пляжей[76].
Из дневника И. А. Бунина:
«25.8.44. Пятница.
Все та же погода — жарко, сухо, жаркий ветер с востока, море все время в светлом белесом тумане.
День 23-го был удивительный: радио в 2 часа восторженно орало, что 50 тысяч партизан вместе с населением Парижа взяли Париж.
…Немцы бегут из Граса!.. Необыкновенное утро! Свобода после стольких лет каторги! Днем ходил в город — ликование неописуемое…»
«Что было у нас на душе — описать невозможно», — писал Бунин одному из своих корреспондентов. Он потом красочно повествовал, как, спустившись в город, не узнал обычной грасской толпы. «От радости словно все лица преобразились, точно все вдруг похорошели!»
Желая рюмочкой коньяку отметить событие, Бунин толкнул старинную дубовую дверцу и очутился в приятной прохладе кабачка.
— Какую рюмочку, мсье! — вскричал краснолицый, улыбающийся хозяин. — Сегодня все бесплатно и все бутылками! Для начала — Сотерн урожая тридцать первого года…
Когда бутылка опустела, разошедшийся кабатчик хитро подмигнул Ивану Алексеевичу:
— Мсье, одну минуту! — и полез в подвал. Вскоре он вернулся с позеленевшей от древности бутылкой коньяка с невероятным количеством звездочек. Слегка задыхаясь — от быстрого движения и волнения, провозгласил:
— Берег на свадьбу дочери! Но нынешний праздник — самый великий. За вас, русских! За маршала Сталина!
…Бунин бодро поднимался вверх по Наполеоновой дороге. При этом он умудрялся напевать державинское:
Далее, забыв слова, он по примеру Кирилы Петровича Троекурова, перешел на грозный свист.
— Мы победили! Знай наших!
ГЛАВА XI
На востоке грохотали пушки — Россия завершала войну. Во Франции немцы были уже разгромлены. Американцы следили за событиями из своего заокеанского далека.
Вспомнили они и о нобелевском лауреате, продолжавшем свое затворничество и голодное существование в Грасе. Ему было отправлено денежное пособие, причем весьма скудное. Организовал эту помощь Алданов. Кроме того, в дальнейшем были посулены продуктовые посылки.
19 декабря вконец ослабший Иван Алексеевич с трудом опустился со своей горы в город, чтобы отправить письмо Марку Алданову. Бунин писал:
«Дорогой друг, наконец-то первые вести от Вас! Открытка от 10 октября, телеграмма и деньги (чуть не заплакал — вышло всего меньше 5 тысяч — это сейчас гроши у нас — не посылайте больше таким способом, — если есть у Вас еще что-нибудь для меня, — лучше подождите). Надеемся, что и Вы и Татьяна Марковна (жена Алданова. — В. Л.) и все друзья благополучны. С нетерпением ждем от Вас длинного, подробного письма. Что напечатано из моих рассказов в журнале за все время? Я знаю, что только три — уже давно, давно. Издал ли мою книгу «Темные аллеи» Цвибак? Если нет, молебен отслужу! Я написал к этой книге еще немало новых рассказов, из них посылаю Вам авионом три. Известите о получении и судьбе их. Сколько раз в год выходит «Новый журнал»?…Очень благодарю Вас за устройство продовольственных посылок — погибаем от голода (и холода). Жили все эти годы ужасно, теперь еще хуже. Я продал почти до тла все, что мог продать, — даже из белья. (А как мы жили в других отношениях до бегства отсюда немцев, Вы теперь, конечно, уж знаете от Полонских.) Здоровье мое очень ухудшилось (не говоря уже о слабости от вечного голода) — главное, что-то скверно в печени. Сидим все еще в Грасе — в Париже уж совсем замерзнешь. А вообще куда нам придется деваться — и ума не приложишь: Вы представляете себе, конечно, что будет в Европе почти повсюду! Был слух, что Вы собираетесь вернуться в Париж — правда ли? Теперь мы живем втроем — Марга и Галина Николаевна уже пол года в Германии, Бахрах, проживший у нас 4 года, уехал недавно в Париж. С нами только Зуров… Ваш Ив. Бунин».
Краткие комментарии. Иван Алексеевич публиковал некоторые из своих рассказов, вошедших в книгу «Темные аллеи», в «Новом журнале». Цвибак, получив рукопись этого сборника, усердно «улучшал» ее, удаляя места, казавшиеся ему «эротическими».