Другая рецензия — на роман А. Фадеева «Молодая гвардия»:
«История человечества, знающая немало примеров проявления героического духа, лишь теперь в лице советской молодежи узнала настоящие образцы массового героизма… Фадеев в своем романе воскресил лишь небольшой эпизод минувшей войны, но этот эпизод потрясает и дает новое представление о людях послеоктябрьской России».
«Анонс! В Парижском синема «Стар» сегодня и ежедневно советский фильм «Зоя Космодемьянская».
«После Указа Верховного Совета СССР от 14 июля 1946 г. — о восстановлении в советском гражданстве бывших подданных Российской Империи — многие тысячи русских эмигрантов — «апатридов», как их принято называть, — стали советскими гражданами и восстановили юридическую связь со своей Родиной…»
«Вышла новая книга А. П. Бурова и имеется в продаже в «Русском Доме» — «Три баллады. Песнь торжествующей славы спасителю России генералиссимусу И. В. Сталину».
«Ресторан Бывший Московский Эрмитаж приглашает уважаемых клиентов. Прием, как в старые времена. Реноме ресторана — первоклассная кухня. Для вас поет Володя Поляков со своим оркестром».
Жизнь продолжалась…
В октябре 1948 года он последний раз поднялся на сцену[94]. Все, кто пришел на встречу, знали, что Бунин давно и тяжело болеет. Каково же было их удивление, когда они увидели его бодрым, с живой и яркой речью, великолепными законченными жестами и красивым сильным голосом — это чудо всех потрясло. Бунин едко и остроумно рассказывал о представителях «отечественного декаданса» (сваливая в одну кучу все «левые» течения в искусстве).
— Кто из нас не помнит мошенников и хулиганов, называвших себя футуристами? гремел Бунин. — Зато сколько разговоров и печатных отзывов находили скандальные выходки Бурлюка, Крученых, Маяковского! При этом тот, кто позже по велению вождя стал «лучшим советским поэтом», всех превосходил грубостью и дерзостью. Что стоит его знаменитая желтая кофта и дикарски раскрашенная физиономия! Или его изысканные обращения к публике:
— Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь.
Вот так, ошеломляя публику грубостью и пристрастием ко всякой мерзости, все эти «левые» деятели от искусства добывали себе славу и деньги, которые они якобы презирали.
А как восторженно была принята вышедшая в Петербурге в четырнадцатом году книга главаря «левых» Маринетти — «Футуризм»! Я недавно специально отыскал ее в библиотеке и еще раз убедился: с каким садистским сладострастием эти самые «футуристы» разлагали культуру! Разлагали само общество, в котором, кстати, жили весьма недурно. Что из этого вышло, объяснять нужды нет…
Закончив с футуристами, Иван Алексеевич перешел к Толстому и Чехову. Он вспоминал о них с любовью, говорил о необходимости сохранять их традиции в русской литературе.
Книга «Воспоминания» была близка к завершению, и он словно знакомил собравшихся с ее еще не напечатанными страницами. Теперь мы можем сказать, что то высокомерие, с которым он отнесся к своему времени, порой справедливо, а порой неосновательно. Конечно, к искусству примазалось немало людей недобросовестных, бесталанных или откровенных шарлатанов. И когда Бунин разражается по их поводу гневными тирадами, спорить с ним не приходится. Но под огонь его критики порой попадали и художники талантливые, обладавшие ярким своеобразием, — Блок, Андрей Белый, Есенин…
Но все же Бунин торжествовал — и не без оснований. Многие из тех оценок, которые он дал, полностью оправдались. И поколения, явившиеся после него, могли согласиться с этими оценками почти без оговорок. Уже — в отличие от минувших времен — никто не сомневался, что Пушкин выше Бальмонта и Северянина, а Толстой несравним с Арцыбашевым или Боборыкиным (а ведь немало раздавалось когда-то крикливых голосов, утверждавших обратное!).
…Он уходил со сцены, как герои уходят из жизни — торжественно, ощущая себя триумфатором, под гром восторженных приветствий — в зале все аплодировали ему стоя.
Они приветствовали его честный и мужественный дар. Дар художника, ставшего последним представителем эпохи, которая не случайно называется классической. Как никто другой, он напомнил о связи времен, о необходимости бережно относиться к прошлому России, ее традициям, о роковом пренебрежении ими.
Эпилог
Свою последнюю дневниковую запись он сделал 2 мая 1953 года — почерк все еще твердый, но уже какой-то старчески заострившийся:
94
Т. Д. Муравьева-Логинова в своих воспоминаниях «Живое прошлое» («Литературное наследство», указ. том) ошибочно называет последним его выступление в октябре 1947 года.