— И Блок, — добавила она.
Бунин вновь помрачнел.
От Минска до Гомеля ехали в жуткой тесноте, ибо «в наше купе ввалилось человек 8 офицеров польского легиона со своими пожитками, занявшими все пространство на полу и целую верхнюю лавочку» — это запись из дневника Веры Николаевны.
Затем странствие продолжалось под шум речной волны: по Сожу и Днепру. «…Сидим на палубе. Как хорошо. Легкий ветерок, солнце… Но Ян долго не позволяет быть на воздухе, и сейчас мы пьем пиво и едим удивительно хорошее сало. Он повеселел. Много говорит…
Седьмой час, мы где-то стоим. После грозы в воздухе разлилась приятная прохлада. Чувствуем сильную усталость и очень рады, что плывем на пароходе…»
И вот Киев! Что поражало, так это количество газет, которых выходила тьма-тьмущая: «Киевлянин», «Киевская мысль», «Киевские отклики», «Утро», «Вечер» или — еще одна — «Чертова перешница. Орган старых шестидесятников, с номерами для приезжающих». В этом «органе» статьи подписывались не настоящими фамилиями, а псевдонимами, чаще всего похожими на собачьи клички. Впрочем, уважаемым авторам виднее.
Здесь одна власть регулярно и быстро сменялась другой. Пана Скоропадского, «гетмана всей Украины», увезли в Берлин. Явился Симон Васильевич Петлюра, сынок ломового извозчика и бывший студент духовной семинарии. Лозунг у него был короткий, но выразительный: «Режь жидов, спасай свободу!» И его архаровцы резали. И грабили — это уже в самостийном порядке.
И вновь, пользуясь преимуществом историографов, заглянем на несколько лет вперед. 26 мая 1926 года эмигрантские газеты сообщат об очередном убийстве: «Вчера в 2 ч. 25 м. дня на бульваре Сен-Мишель в Париже убит С. В. Петлюра. Убийца выпустил в него 6 пуль и был задержан. Его имя Самуил Шварцброд. Толпа пыталась вырвать его из рук полиции и линчевать. Те не дали, но убийцу успели все же прилично помять… При обыске на квартире Шварцброда обнаружена записка: «Я это делаю для еврейского народа!»
Итак, в Киеве события развивались следующим образом: Бунины оказались здесь с несколькими чемоданами, но без всякого пристанища. Гостиницы были забиты, свободные квартиры или реквизированы или уже сняты. На помощь пришел редактор «Киевской мысли» М. И. Эйшискин. Поскольку сам он отдыхал на даче, то нашел возможным выделить угол в квартире столичному писателю.
Бунин здесь долго не задержался. Но прежде чем отбыть в конечный пункт своего путешествия — Одессу, он успел сделать в дневнике литературную зарисовку: «Жаркий летний день на Днепре. На песчаных полях против Подола черно от купающихся. Их всё перевозят туда бойкие катерки. Крупные белые облака, блеск воды, немолчный визг, смех, крик женщин — бросаются в воду, бьют ногами, заголяясь в разноцветных рубашках, намокших и вздувающихся пузырями. Искупавшиеся жгут на песке у воды костры, едят привезенную с собой в сальной бумаге колбасу, ветчину. А дальше, у одной из этих мелей, тихо покачивается в воде, среди гнилой травы, раздувшийся труп в черном костюме. Туловище полулежит навзничь на бережку, нижняя часть тела, уходящая в воду, все качается — и все шевелится равномерно выплывающий и спадающий вялый белый бурак в расстегнутых штанах. И закусывающие женщины резко, с хохотом вскрикивают, глядя на него».
В одной из газет-однодневок появились стихи:
Бунин спешил дальше. Зачем? Он сам толком не знал.
Одесса, Одесса!.. В середине июня восемнадцатого года Бунин наконец достиг желанной цели. Он сразу попал в объятия друзей: художника Буковецкого, писателей Федорова, Нилуса, Дон-Аминадо (Шполянского), Гребенщикова, Тальникова…
По улочкам с видом победителей расхаживали оккупанты — австро-венгерские солдаты. Позже высадился англо-французский десант. Кого только не было среди этих бравых вояк — марокканские стрелки, сенегальские негры, жизнерадостные и легкомысленные парижане. Каждый развлекался как только мог!
Едва сумерки опускались на приморский город, как зажигали огни многочисленные ночные кабаре и публичные дома, трактиры и пивнушки. На всех подмостках неистовствовали куплетисты в цилиндрах, балалаечники в поддевках, прыщавые юноши в лапсердаках. В ночное небо взлетали непристойные частушки, еврейские песни, цыганские романсы и брызги шампанского. В модном танце шимми неистовствовали корнеты и поручики, богатые негоцианты и скромные дочки торговок с Привоза. Мелькали юбки, фраки, кителя, погоны, косоворотки!