Вошел Теодор. Он вымылся, но, очевидно, не приложил ни малейших усилий, чтобы выглядеть лучше, чем обычно.
— Добрый вечер, мадам, — вежливо сказал он, усаживаясь за стол. Эмма сделала знак слуге, что можно подавать.
— Эмма, — безмятежно поправила она его. — Вы можете называть меня по имени.
Он пытливо уставился на нее, наконец, кивнул.
— Весьма благодарен… Эмма. Вы, конечно, тоже можете называть меня по имени.
— Спасибо, Теодор.
Она незаметно перевела дух: кажется, первый этап пройден успешно. Теодор еще некоторое время внимательно смотрел на нее, пытаясь что-то понять, но потом опустил глаза, принимаясь за еду, и Эмма облегченно вздохнула.
Она сосредоточенно жевала, пытаясь сообразить, как вести себя дальше, ибо Теодор не выказывал никакого желания продолжить разговор. Да после такого… послабления она не могла бы отбиться от любого другого ухажера, а Теодор… «Не злись, — приказала себе Эмма. — Продолжай разговаривать с ним.»
— Как прошел день, Теодор?
Он снова посмотрел на нее так, словно хотел прожечь взглядом дыру.
— Спасибо, хорошо.
Она подождала, но продолжения не последовало.
— Расскажите, где вы были, — спросила она.
— Ездил к северной границе поместья. Там живут несколько семей, у которых совсем… плохо с делами. Завтра им отправят строительный материал, несколько кур и коров.
Целых три предложения, отметила Эмма. Намечается прогресс…
— Что вы еще успели сделать в Эшли-парке?
Теодор снова смерил ее взглядом и начал медленно говорить:
— Известие о смерти отца пришло полтора года назад, в начале ноября. Когдя мы с Джонасом приехали сюда, мы… мы были поражены, настолько все пришло в упадок. Не знаю, может быть, в детстве все кажется лучше, чем есть на самом деле… я не видел Эшли-парк с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и тогда он казался… великолепным. И уж точно не было пустых мест на стенах, кроме одного или двух в каких-нибудь дальних комнатах для гостей. Удивительно, но дом и поместье не были заложены, хоть в них и царила полная разруха. Это давало мне надежду. В общем, я мало знал о том, как надо управлять таким поместьем. Я поехал в гости к человеку, которого знал с детства — к лорду Понсонби. Он давний друг моей матери. Он «одолжил» мне на весну своего управляющего, но без денег почти ничего нельзя было сделать. Не было даже семян на посев. Управляющий Понсонби сказал мне, что земли сильно истощены. Сеять на них пшеницу — лишь разоряться дальше. Он сказал, полям надо дать отдохнуть. Или посеять на половине из них что-нибудь неприхотливое, а на другой половине устроить выгон для скота. Заодно удобрение будет, — иронично усмехнулся Теодор. — Хорошо сказать — выгон для скота. В Эшли-парке к тому времени не то что скота — людей почти не осталось. Почти все ушли в поисках лучшей жизни. Мы порешили на том, что на половине полей посеем рожь, ячмень и гречиху, а другую так и оставим отдыхать, все равно рабочих рук не хватало, чтобы обрабатывать даже то, что есть. Чтобы купить семена и нанять хотя бы несколько рабочих на весь сезон, мне пришлось… заложить дом.
Теодор нехорошо улыбнулся.
— Видно, Бог дураков любит, потому что у Понсонби и двух его соседей вдоль реки тем летом смыло несколько полей. У Понсонби вообще конный завод, кормить лошадей чем-то надо. Так что большая часть ячменя пошла ему. Меня успокаивает лишь то, что потоп я не подстраивал, но вообще-то он мне очень помог. У мистера Финли тем же летом во время грозы случился большой пожар. У меня — маленький. Но поскольку скота у меня тогда не было, все сено я продал ему, так что пошли в дело даже невозделанные поля. Мы даже получили кое-какую прибыль после того, как я выкупил дом.
Он посмотрел Эмме в глаза и иронично сообщил:
— Около пятидесяти фунтов.
Эмма не смогла удержаться от улыбки: ее поместье приносит в год в сто раз больше, а оно гораздо меньше Эшли-парка.
— Зато теперь у нас были кое-какие семена, кое-какие деньги и надежда.
Он помолчал, пока слуги убирали со стола, улыбнулся Мэри Джонсон. Она ответила легкой улыбкой, не ускользнувшей от Эммы. Она обиделась: ей он так нежно и ласково не улыбался.
— Можете идти, — резко сказала Эмма. Теодор осуждающе посмотрел на нее.
— Они и так уже уходят, Эмма, — она услышала в его голосе холод и пожалела о том, что сорвалась. Хорошее настроение Теодора пропало.
— Весной я искал какой-нибудь другой способ найти денег, не закладывая поместье, и пытался решить, как жить дальше. В конце концов, не каждый год у Понсонби будет смывать посевы ячменя, а у Финли — гореть стога. Но мне повезло, я женился на вас. Дальше вы знаете, — быстро и сухо закончил он свой рассказ.
Эмма ругала себя последними словами за вспышку ревности, не осмеливаясь снова заговорить с Теодором, так что десерт был съеден в полной тишине. Эмма ждала, когда можно будет выйти из-за стола, чтобы позорно спастись бегством, но Теодор подождал, пока слуги уберут со стола (снова легкий кивок в сторону Мэри Джонсон — и ответный) и выйдут из столовой, потом обратился к Эмме, лишив ее возможности бежать:
— Мадам, чем вам не угодила мисс Джонсон?
— День был трудным, я сорвалась. Простите, — после некоторого молчания бесстрастно ответила Эмма.
По лицу Теодора было ясно видно, что он не счел ее ответ убедительным. Эмме очень не понравилась его улыбка.
— Можете не говорить, ради Бога, мадам. Но будьте любезны обращаться со слугами в этом доме так, как они того заслуживают.
От холодного голоса мужа по телу Эммы пробежали мурашки. Она вскинула голову, и некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Теодор коротко усмехнулся.
— Спокойной ночи, мадам. Надеюсь, вы найдете дорогу в свою комнату.
Игнорируя все правила вежливости, он вышел, оставив ее одну сидеть за столом. Тотчас же силы оставили Эмму, и она сгорбилась, в отчаянии кусая губы. Никто бы не назвал сейчас эту женщину Холодной Леди.
Эмма послала в свой городской дом и в поместье за вещами. Комплекты белья, шторы, одеяла, подушки, мебель, ковры, посуда… Она прекрасно знала, что в обоих домах чердаки настолько заставлены старой мебелью и завалены старыми вещами, что там пройти невозможно. А в доме Теодора все было настолько старо и убого, что вещи, пылившиеся на чердаках ее домов, здесь покажутся едва ли не новыми. Она могла бы заказать и новое, но подумала, что деньги еще пригодятся для других целей. И потом, если дом вдруг развалится на части, будет жалко новые вещи.
Она постоянно вспоминала о своей неудачной попытке соблазнения, и больше не пыталась повторить ее. Еще она старалась избегать Теодора. Это было не трудно: он уезжал рано утром, а возвращался очень поздно, весь грязный и усталый. У Эммы было ощущение, что он работает вместе с нанятыми рабочими на полях, или помогает восстанавливать дома, или выполняет еще какую-нибудь «грязную» работу. Она же продолжала уборку в доме.
Часто, засыпая в теплой постели, она вспоминала, что раньше здесь спал Теодор. Теперь он спит в большой холодной хозяйской спальне. Один. Кто она здесь? Кто-то вроде экономки, только имеет право сидеть за господским столом. Но она сама напросилась. Теодор даже не выставил никаких условий, вроде присмотра за домом. За это она тоже сама взялась. Оценит ли он?
Однажды Теодор присоединился к ней за ужином.
— Я пригласил рабочих для восстановления потолка в большой столовой. Вы не возражаете?
— Нет, не возражаю.
Эмма удивилась, что он вообще заговорил с ней. К сожалению, больше Теодор ничего не сказал.
— Я запретила входить слугам в эту комнату и в музыкальную гостиную, — нарушила она молчание.
— Миссис Кэмп сказала мне, — кивнул Теодор. — Разумно с вашей стороны, но несколько излишне. Мы уже говорили с ней об этом.
Эмма не поняла, обрадоваться ли его словам или огорчиться. С одной стороны, он сказал, что это разумно. С другой — излишне, мол, и без тебя все знают. Но в голосе Теодора она не услышал ни намека на насмешку, поэтому решила никак к его словам не относиться.