К концу третьего дня Эмма ликовала. Теодор вернул все ее драгоценности, все столовое серебро, все редкие безделушки и картины, что она продала. Много ли он переплатил за них? — тут же забеспокоилась она. Подумав, решила спросить и об этом. В то же время решила не настаивать на том, чтобы вернуть ему излишки, которые он переплатил. Ведь откажется.
В этот же день Эмма решила, что пора готовиться к встрече мужа. Она приказала вычистить весь дом, и сама работала едва ли не больше слуг. На радостях, что снова богата, съездил в соседний городок и накупила всякой всячины, порой совершенно ненужной. Купила свои любимые духи — за последние полгода она совсем позабыла о них. Купила тканей, лент, кружев, готового белья и платьев, — полагая, что даже если сама не будет этого носить, то раздарит слугам.
Все последующие дни пролетели в радостном ожидании. Она представляла себе будущее семейное счастье… Вот они снова идут по саду, она просит поцеловать ее — и он ее целует. Вот он дарит ей брошь. Вот она сообщает ему, что беременна, и он радуется этой новости вместе с ней.
Ах, если бы все было так просто. Неизвестно, способна ли она забеременеть. Неизвестно, захочет ли Теодор спать с ней — и сможет ли. Но у кого узнать, как возбудить мужчину? Неизвестно, зачем он хочет начать семейную жизнь заново. Не потому же, что любит ее. Может быть, у них не получится…
А может и получится, улыбалась сама себе Эмма и с удвоенной энергией принималась за уборку.
И вот настал тот день, когда Теодор обещал вернуться за ответом. Эмма волновалась, как юная девушка, которой предложили выйти замуж.
Слуги радовались, видя воодушевление хозяйки, но не верили, что оно долго продлится. Им казалось, что «этот негодяй» рано или поздно разобьет леди Эмме сердце. Но честно говоря, такой оживленной ее не видели уже лет двенадцать — с тех самых пор, как она впервые переступила порог этого дома.
Эмма пыталась вспомнить, каким был Теодор, когда приехал сюда неделю назад, и отличался ли от того, каким она его запомнила, покидая Эшли-парк. Но она смогла вспомнить лишь его серьезный голос — иногда с насмешкой, иногда с раздражением, иногда серьезный. Еще она хорошо запомнила его мимолетный поцелуй в парке — вероятно, потому что смаковала его тогда. Еще могла вспомнить, как хваталась за его темный сюртук, умоляя не уходить. И все… До смешного мало.
И вот в конце шестого дня пришло письмо: «Миледи, осмелюсь нанести визит 9 июля в полдень и получить ответ на заданный вопрос. Если на раздумья вам необходимо больше времени, оно у вас есть, но тем не менее, надеюсь на ваше гостеприимство. Теодор Хоупли. 7 июля 1833 г.»
Прочитав послание, Эмма улыбнулась: почерк Теодора был прежним, до боли знакомым, каким она его уж и не надеялась увидеть. Неужели он и почерк специально подделывал?
И вот 9 июля за десять минут до полудня все обитатели Дербери собрались у крыльца. Эмма — элегантно причесанная и одетая, надушенная и всем довольная, — сидела в кресле. Слуги делали вид, что работают. Не все. Откровенно лорда встречали Кэтрин, Бичем, да старая экономка, миссис Чивли.
Со своего места Эмма услышала, как часы в холле бьют полдень. В ту же секунду она увидела карету на дороге, сворачивавшую на подъездную аллею. Еще несколько секунд — и карета остановилась перед крыльцом. Эмма встала и затаила дыхание. Все происходило словно во сне. Вот Теодор вышел из кареты и, прищурившись от яркого солнца, посмотрел на нее. Потом медленно подошел и церемонно поклонился. Эмма улыбнулась ему: так, как давно отвыкла улыбаться — радостно, открыто. И тогда Теодор улыбнулся в ответ, понимая, каким будет ответ.
Он подошел к Эмме и протянул ей руку. Эмма подала свою руку Теодору, и он склонился над нею. Но поцеловав ее руку, он нахмурился и скептически взглянул на нее.
Сердце Эммы упало. Что вдруг случилось? Чем он недоволен? Вероятно, не следовало устраивать встречу на глазах у всех слуг…
— Что-то не так, милорд? — тревожно спросила она. Теодор усмехнулся, но как-то совсем невесело.
— В общем, все в порядке, миледи, но у меня появилась к вам одна просьба.
— Да? — сердце ее сжалось в нехорошем предчувствии.
— Позже, миледи, — непроницаемо улыбнулся он. — А сейчас… могу ли я получить ответ?
— Мой ответ — да, — твердо ответила она.
— Со всеми условиями?
— Честность, верность, уважение — я все перечислила?
— Абсолютно верно, миледи, — улыбнулся он.
— Пойдемте в дом, — предложила она. — Вы голодны?
— Нет, но с удовольствием выпил бы чего-нибудь холодного.
Они прошли в гостиную. По пути Эмма попросила Кэтрин принести им холодного лимонаду.
Они неловко молчали.
— Что за просьба? — наконец спросила Эмма.
— Не пользуйтесь, пожалуйста, духами, — Теодор улыбнулся одними губами, зорко следя за ее реакцией.
— О… — от неожиданности Эмма не знала, что и сказать. — Именно этими или любыми? — спросила она.
— Неделю назад, когда я приехал в первый раз, я имел счастье нести вас на руках, — начал Теодор. — И ваш… естественный запах был мне очень приятен.
Эмма смутилась: как можно о таком говорить посреди дня? Как вообще об этом можно говорить?
— Простите меня за нахальство и неподобающие разговоры, миледи… и за следующие слова тоже простите, но я буду с вами честным. Я вообще не люблю духи, а… те духи, которыми вы предпочитаете пользоваться…
Он встретился с ней взглядом, и в его глазах она прочитала насмешку и беспокойство, словно он сомневался, стоит ли говорить то, что он собирался.
— Они мне особенно неприятны, — договорил он.
— О… но раньше вы не возражали.
Как же так? Ведь это ее любимые духи, и вообще женщины пользуются ими, чтобы нравиться мужчинам… Она собиралась понравиться мужу — и вот так неожиданно попасть впросак!
— Раньше мы не были супругами по-настоящему и не собирались проводить много времени в обществе друг друга.
«И не собирались спать друг с другом,» — распознала Эмма скрытый смысл его слов. Она вдруг вспомнила, как однажды позвала его в свою комнату и пыталась соблазнить. Конечно, тогда она тоже щедро воспользовалась этими же духами. Если они Теодору всегда не нравились, неудивительно, что у нее ничего не вышло с соблазнением. Эмма едва не рассмеялась.
Кэтрин принесла лимонад.
— Спасибо, — сказала Эмма. — Скажи миссис Чивли, чтобы приготовили для милорда спальню хозяина.
Теодор бросил на Эмму ласковый взгляд.
— Да, миледи. С вашего позволения, — присела Кэтрин и вышла.
Теодор взял запотевший стакан из рук Эммы и сел рядом с ней на софу. Он заметил, что чувствует она себя весьма скованно и неуверенно. Холодная Леди! Но можно ли улыбки, которые она дарила ему сегодня, назвать холодными? А лукавый взгляд? А нескрываемая тревога в глазах? Или это выражение надежды на лице? Эмма изменилась. Пусть ей было уже за тридцать, и она была замужем, а потом имела не одного любовника, но выглядела она словно девственница, впервые оставшаяся наедине с мужчиной. По крайней мере, по мнению Теодора, так должна выглядеть невинная девушка в неловкой ситуации.
Он тяжело вздохнул, и тотчас столь нелюбимый им аромат напомнил о себе. Он сел слишком близко к леди. Теодор улыбнулся и пересел на стул, стоявший рядом со столиком.
— Вы разрешите называть вас Эммой? — спросил он тихо.
— Да, конечно, — смущенно откликнулась она. — А я могу называть вас Теодором?
— Да, конечно, — повторил он ее слова и широко улыбнулся. Эмма заметила, что в уголках глаз его при этом собрались морщинки. Ей захотелось поцеловать их, но она лишь улыбнулась и вновь опустила голову.