Хотя сам Теодор все-таки постоянно помнил о том, что у него в доме гостья. Он обедал вместе с ней, разговаривал, постоянно докладывал о состоянии дел в поместье, о том, куда он собирается или что сделал недавно… Но так общаются с сестрой, а не с женой. Он не делал попыток ухаживать за ней, не проявлял ни малейшего внимания к Эмме как к женщине. Хотя, похоже, не чувствовал и какой-либо натянутости в общении с нею.
Несколько раз им приходили приглашения. Первый раз это случилось в середине ноября — на бал по случаю дня рождения баронессы Понсонби.
Эмма сидела за вышиванием очередной детской рубашечки, когда пришла Джейн, одна из горничных, и сообщила, что барон желает поговорить с леди, когда ей удобно. У Эммы екнуло сердце: вдруг он предложит начать все заново? Она попросила горничную проводить ее к мужу.
Теодор сидел в библиотеке и разбирал письма, накопившиеся за несколько дней. Он удивленно посмотрел на дверь, когда вошла Эмма.
Она остановилась, не пройдя и двух шагов.
— Теодор… Ты хотел поговорить?
— Да, — он обернулся к столу, взял одно из писем и протянул его Эмме.
Надежды Эммы мгновенно умерли, и так же мгновенно проснулись страхи. Может, это письмо от одного из ее старых поклонников — верный шанс пасть еще ниже в глазах Теодора. Хотя куда уж ниже… Она нехотя взяла послание. Теодор слегка улыбнулся, дивясь ее реакции.
— Это приглашение от Понсонби.
Эмма успокоилась и открыла послание. Оно было адресовано лорду и леди Эшли. Эмма быстро прочла его и задумалась. Первым ее порывом было отказаться ехать куда бы то ни было. Даже повод был: женщины с таким животом, как у нее, в свете не появляются. Но Понсонби — друг Теодора. Не обидит ли она его, отказавшись? А может быть, он, наоборот, предпочитает навестить друга и соседа без нее?
— В чем дело? Ты плохо чувствуешь себя? — нахмурился Теодор, наблюдая смену горестных выражений на ее лице.
— Нет, я чувствую себя хорошо, — размеренно ответила Эмма. — Я не знаю, принимать ли приглашение.
— Время решить еще есть. И хотя мне кажется, в твоем положении не следует много путешествовать, до дома Понсонби недалеко; полагаю, эта поездка тебе не повредит.
Эмма прикусила губу: в первую очередь она должна была задуматься, не повредит ли ребенку, а потом уже о приличиях и обидах.
— Или, может быть, ты стесняешься появляться перед людьми беременной?
Именно так, вдруг поняла Эмма. Она стесняется, и это Теодору неприятно. Тогда она решила.
— Я поеду, — сказала она. Он пристально посмотрел на нее и кивнул.
— Хорошо.
Почему-то ей казалось, что он видел ее насквозь — даже те ее намерения, чувства, желания, в которых она сама себе не отдавала отчет.
Бал состоялся в первый день декабря. Первый танец Эмма станцевала с Теодором, но после этого ни с кем не танцевала, ссылаясь на свой положение. Ей стоило немалых усилий перебороть себя и открыто сказать, что она не танцует, так как беременна. Второй причиной ее отказов было нежелание вновь привлекать к себе ухажеров. Она призвала на помощь весь свой опыт, чтобы выглядеть холодной гордячкой, к которой даже страшно приблизиться, не то что пригласить на танец. И похоже, ей это удавалось, потому что даже женщины старались не задерживаться возле нее слишком долго. Только она подумала, что перебарщивает и следует быть полюбезнее, как закончился третий танец. Теодор проводил леди Понсонби к ее мужу и направился к собственной жене. По пути он поговорил с мистером Финли, и к Эмме подошел весьма мрачным. «Что теперь? — задалась она вопросом. — Что я теперь сделала не так?»
— Миледи, не желаете ли прогуляться? — он подал ей руку.
— Конечно, м… милорд, — выговорила она, злясь на себя за запинку, и протянула свою руку, слегка улыбнувшись ему. На более откровенную улыбку она не решилась.
— Я заметил, что вы не танцуете. С вами все в порядке?
— Да, со мной все в порядке.
Они вышли из бального зала. Эмма не спрашивала, куда он ведет ее.
— Тогда… вам не нравится бал? Гости, хозяева или музыка?
— Нет, все вполне хорошо. Мне нравится.
Ах, как объяснить ему, чтобы не показалось, что она претендует на него?
— Тогда, может быть, вы прекратите строить из себя мученицу?
— Что? — она недоуменно посмотрела на него, остановившись. Они оказались около какой-то комнаты.
— Я знаю… — он вдруг осекся и усмехнулся. — По крайней мере, вы создали у меня такое впечатление, что хотите этого ребенка. А сейчас вдруг недовольно сообщаете всем, что не можете танцевать, так как беременны. Вы приехали на этот бал, чтобы во всеуслышанье жаловаться на свою несчастную судьбу?
— О Господи… — пробормотала она расстроенно. Как всегда, все, что она говорит или делает, получает совершенно иное толкование. Она-то приехала, чтобы, отказывая поклонникам и сообщая о своей беременности, хоть как-то выказать свою преданность Теодору, хотя бы перед собой, а в результате опять ранила его.
— Так что же? Чего вы хотите добиться, Эмма? Вы хотя бы сами знаете это?
— Знаю, — ответила она тихо, так как он явно хотел получить от нее какой-то ответ.
— И чего же, осмелюсь спросить?
Эмма не осмеливалась поднять на него глаза. «Тебя, — подумала она. — Я хочу добиться тебя.»
— Что ж, не отвечайте, — сказал он. — Но ведите себя… хотя бы обдуманно. Я так понимаю, что вашей целью не было ставить нас в неловкое положение.
— Да, — выдавила она, хотя в голосе Теодора не было вопроса.
— Вернемся в зал? — он снова предложил ей руку.
— Подождите. Дайте подумать, — она иронично скривила губы.
— Хорошо, — он сложил руки за спиной.
— Вероятно, лучше всего будет объявить, что я действительно чувствовала себя плохо, но упрямство не позволяло мне в этом признаться.
Ведь тогда Теодор будет выглядеть мужем, который заботится о жене.
Она так и не посмотрела на него.
— Тогда вам придется покинуть бал.
Она равнодушно пожала плечами. Теодор в ответ тяжело вздохнул.
— Интересно, чего же вы на самом деле хотите, Эмма? — и он снова подал ей руку. Эмма приняла ее и позволила проводить себя в спальню, отведенную им в доме Понсонби. Спальня была одна на двоих, так как гостей было много, а дом у Понсонби был не таким бессмысленно огромным, как дом Теодора.
Она в одиночестве сидела у окна, положив руки на заметно округлившийся живот, прислушиваясь к звукам музыки, и даже не надеялась, что Теодор придет в комнату. Они могут целую ночь провести с бароном Понсонби за вином и разговорами. Но вечер был еще далек от завершения, когда он пришел.
— Вы не спите?
Она пожала плечами, по-прежнему не глядя на него. За время, проведенное в одиночестве в этой комнате, она пришла к выводу, что ей лучше вообще не принимать никаких предложений и безвылазно сидеть в Эшли-парке, ссылаясь на недомогание по поводу своего состояния, но при этом создавать впечатление, что она рада этому. Ведь она действительно рада, что беременна.
— С вами все в порядке, Эмма? Только честно.
Он подошел к ней, взял ее за обе руки и попытался заглянуть ей в глаза. Она отворачивалась, потому что от его заботы у нее выступили слезы.
— Да вы замерзли. Пойдемте, я уложу вас в постель, пока не заболели.
Она покорно пошла вслед за ним и легла в холодную постель. Задрожала от холода и от горя.
— Господи, — слегка рассердился Теодор, садясь на край кровати. — Да что же произошло? Эмма, ну ответьте ради Бога.
Она отрицательно покачала головой, ее била дрожь, она никак не могла согреться, несмотря на то, что в комнате горел камин и было тепло.
Теодор потрогал ее лоб, потом решительно забрался руками под одеяло, чтобы потрогать ее ступни.
— Вас надо согреть, — пробормотал он скорее для себя, чем для нее, и начал раздеваться. Эмма это заметила и перестала дышать. Теодор замер на мгновение, оценил ее замешательство, потом сбросил с себя остатки одежды и забрался под одеяло, готовый к отпору с ее стороны.