Когда чем-то очень занят и нацелен на что-то одно, то все, что не имеет непосредственного отношения к делу, становится неинтересным и исчезает в сторону, чтобы не мешало.
Так и с женой Дракова. Не замешана – и ладно. Пусть дышит кислородом. Пусть растит сына. Все лучше, что не папаня этим занимается. И вся моя задача – не дать ему времени на воспитание сына. По нем, по папане, очень тоскует правосудие.
Короче говоря, я настолько был увлечен своим делом, что только через какое-то время случайно подумал об имени этой женщины.
Сведения мне поставлял Василий Мохов. Я его напрямик и спросил:
– Как звали эту мадам?
– Которую?
– Дракову.
– Всех женщин не запомнишь, – проворчал Василий и полез в записную книжку. – Так… Так… Дракова. Вот – Людмила.
Я даже подскочил. Мы обедали в кафе. В этом теперь уже ничего странного не было, что я с Моховым так открыто встречался. Драков сам попросил меня «наводить мосты» с ментами. Я сделал вид, что наладил знакомство с одним. Крепкий орешек, не поддается, но надежды, мол, не теряю. Зачем нужны были эти мосты Дракову, дело его – и со мной он мыслями не делился. Но хозяин велел, я исполняю.
– Что такое? – удивился моей реакции Мохов.
– И ее тоже так звали! – опустился я на стул.
– Кого?
– Это неважно.
– Ты что-то скрываешь от меня?
– Ну, не буду же я рассказывать о своих женщинах, – отшутился я тогда. – А отчество?
– Айн момент, – Мохов заглянул в блокнот. – Васильевна.
Совпадение это или что?
– Слушай, – обратился я тотчас же к Мохову. – Она была замужем?
– Пока еще – да.
– Нет, я имею в виду – до Дракова она была замужем?
– Нет.
– Точно?
– Неточных сведений не даю.
– Мне это очень важно.
– Володя, – прижал руку к сердцу Мохов, – как на духу – не была.
Значит, совпадение – имя и отчество. У мужа ее была другая фамилия, и Драков ничем не напоминает его. А странно? Такое совпадение… Но чего не бывает!
– Все? – спросил Мохов.
– Все. Спасибо.
– Ты бабник, Печегин, – твердо заявил Мохов.
– Угадал.
На том разговор и завершился. Потом мы стали прикидывать, что я скажу Дракову, если он спросит, как продвигается мое знакомство с Моховым.
– Пока на уровне баб, – сказал Мохов.
– То есть…
– Слабость такая у нас.
– Где мы бываем, он узнает, если захочет. Уши и глаза у него везде. Врать нельзя.
– Да, я кое-какие сведения подкину…
– Подготовь на всякий случай. Но еще рано. Я должен дольше тебя уламывать.
– Отлично. Мы расстались.
И вот однажды, помню, вызвал меня Драков. По обыкновению я всегда стоял в дверях, когда он вызывал к себе в кабинет. Тут у стены – стулья. Если надо было подождать, Драков жестом просил меня присесть. Я ему понадобился за тем, чтобы сопровождал его сына до Москвы и сдал его там по названному адресу в надежные руки. Я еще тогда подумал, что Драков обладает природным чутьем. Он почувствовал надвигающуюся опасность и, прежде всего, решил обезопасить сына, своего единственного наследника.
Конечно, хотелось узнать, почему он отправляет мальчика одного, без матери. Но разве я мог спросить? И стал бы он отвечать! Не твое собачье дело – и привет. Однако очень меня интересовало, прямо-таки раздирало любопытство – почему без матери?
Я и прежде замечал на большом столе Дракова небольшую фотографию в рамке, но мне никогда не приходилось смотреть с той стороны, мое место только с этой стороны, со стороны двери. И на этот раз, слушая Дракова, который говорил, на каком самолете мы полетим с мальчиком и по каким признакам я узнаю людей, которым его надо передать в Москве, я смотрел на обратную сторону фотографии и гадал – кто бы это мог быть.
Я совершенно не удивился бы, если б Драков держал перед собой портрет своего отца. Все-таки наследник. И потом – отца он явно любил. Он вспоминал покойного не раз, и в голосе его всегда при этом звучало живое чувство.
Если не отец, то кто? Тогда – женщина! И тут мне стало невтерпеж, так захотелось хоть краешком глаза глянуть.
– Позвольте, – сказал я и жестом показал на шторы окна, которое находилось за его спиной.
– Что такое? – озабоченно посмотрел он назад.
– Ничего особенного, – ответил я спокойно. – Я хотел поправить…
Он жестом позволил мне, и я приблизился к окну и поправил штору, которая в этом не очень-то нуждалась, а потом я сделал вид, что окинул взглядом, что там, за окном.
– Все в порядке, – сказал я, и направился назад. Он смотрел на меня.
– Что тебе показалось? – спросил он. Я посмотрел ему в глаза.
– Береженого бог бережет, – ответил я.
– А все-таки?
– Мне не нравятся окна напротив, – соврал я. Скользнув взглядом по столу, я, конечно, не забыл о фотографии. Это была она! Не могло оставаться никаких сомнений – на фотографии улыбалась именно Людмила Петровна Важенина!
– Что ты предлагаешь? – спросил сверхподозрительный Драков, кивнув на окно.
– Передвинуть стол, – сказал я и указал место. Драков неопределенно хмыкнул и углубился в бумаги.
У него была такая привычка – вдруг посреди разговора уткнуться в бумагу. Это он, видимо, обдумывал ход…
И все-таки я удивился, когда в следующий свой приход обнаружил стол как раз на том месте, которое указал. А Клин меня даже похлопал по плечу.
– Молодец!
– Чем угодил? – расплылся я в улыбке.
– Я походил по квартирам дома напротив.
– И что?
_ Из одного окна как раз просматривается кабинет.
Живет там алкаш. Его за бутылку купить можно.
Вот ведь как! Может, я спас шефа. А что? Подкупили бы алкаша, выставили в окно дуло – и нет моего шефа, а есть только траурный марш.
Но я отвлекся. С этого момента мои мысли стала занимать жена Дракова. В те времена, когда я был знаком с ней, она была замужем за учителем рисования Иваном Важениным. Я не помню отчества его, да и едва ли его знал. А если и знал, то не старался запомнить. Меня тогда волновала только моя сумасшедшая любовь к Людмиле!
Мог, конечно, тот Важенин стать Драковым. Сотворить нужные документы таким людям, как Драков, ничего не стоило и не стоит. Но не мог он так внешне измениться.
Конечно, ему тогда было чуть более двадцати. Я имею в виду мужа Людмилы. Он был какой-то нескладный, сутулый, книжный юноша с большими голубыми глазами. Все, конечно, может быть в этом мире. Хрупкий юноша мог превратиться в крепкого матерого волка с налитыми мышцами. Изменилась, естественно, походка, исчезла сутулость, голубые глаза выцвели и стали стальными, пронизывающими насквозь. Все это допустимо, но лицо – лицо-то! – должно было хоть как-то сохранить прежние черты. Нос, губы, щеки, волосы, подбородок…
Но ведь ничто в лице не напоминало того учителя рисования. А на фотографии была она! Точно! Мохов не мог ошибиться, Людмила была замужем только раз.
А если она ему не жена? Если любовница? Такое может быть? Или нет?
Не будет держать на письменном столе портрет любовницы. А если Драков таков, что позволит себе и такую вольность? Но нет! Я-то знаю точно: любовницы у Дракова нет. Тогда что получается?
А тогда получается то, что надо тебе, дорогой мой Печегин, выяснить одну маленькую деталь – жена Дракова и та женщина, что на фото, одно и то же лицо или нет. Пока необходимо выяснить хотя бы это.
Я почему-то с первой минуты решил никого не посвящать в свои исследования, даже Василия Мохова. Это касалось только меня – и никого более.
Людмила и Драков… Вот уж ребус подкинула мне жизнь!
Я веду великую охоту за Драковым. Уже настигаю зверя, загоняю, можно сказать, в угол. И тут выясняется, что он женат на той самой женщине, которую я так и не смог забыть, которая живет в моей душе, словно и не прошло столько лет.
Вот и говори теперь, что каждая история имеет свой конец. Нет, она порождает новую историю…»
Людмила Петровна вышла в сад. Садом муж называл участок, огороженный решетчатым забором, на котором росли березы. Когда еще строили дом, строителям было приказано оставить эти деревья, которые вытянулись цепочкой, куда-то шли друг за другом – и внезапно остановились.