– Спрашивайте.
– Как твоего приятеля зовут?
– Это которого? У меня их много. Все в друзьях.
– Ну, с которым сегодня в лодке сидел?
Гриша прекрасно понимал, с чем пришел этот бич, но он никогда от него не узнает, куда укатил Володя.
– А так и зовут, как родители назвали, – ответил дерзко Гриша.
Клин и эту пилюлю проглотил, только глаза стали темнее.
– Вот что, приятель, – пошел он напрямую, – ты мне говоришь, куда он мог уехать, а я тебя оставляю в покое, или ты валяешь дурака, но до поры до времени.
– Ничего я не скажу.
– Ну, тогда извини, – улыбнулся Клин и ушел. Гриша не знал этой улыбки, за ней крылась угроза.
Клин возненавидел Гришу, потому что не любил преград. Он от рождения был в этом смысле психованный, и, если что-то мешало его желаниям, приходил в тихую ярость.
Когда Клин ушел, сосед спросил:
– Чего приходил?
– Да спрашивал, куда уехала жена нового учителя.
Гриша не хотел зла Володе, но невольно помог бичам. Надо было бы людям рассказать всю правду, и пошел бы по селу шум, все бы стали интересоваться, как и что пойдет дальше. А Гриша решил прикрыть друга и от любопытных сельчан, поэтому сказал соседу, что жена нового учителя поехала с Володей сети проверить, рыбу решила купить. Сосед сказал другому, и любопытство на том потухло. Что уж тут такого интересного! Володю знали, как очень тихого и даже робкого парня. А жена учителя была из местных, ей охота, конечно же, самой рыбу снять из сети.
Но желание помочь Володе обернулось ужасом для Гриши. Он прежде в дурном сне не видел, что произошло с ним ночью.
Гриша летом спал на сеновале. На этот раз он против обыкновения даже запер двери, заложив здоровенный дрын. Но через щель кончиком ножа Клин сдвинул жердь и она вышла концом из скобы.
Гриша проснулся оттого, что нечем было дышать. Он не сразу понял, что чья-то огромная ладонь закрыла ему рот.
Уже знакомый голос Клина шептал в ухо:
– Тихо, придурок. Зарежу, если пикнешь.
Он держал нож у горла. В такой передряге Гриша никогда не был и от страха чуть не потерял сознание. Клин ударил кулаком в бок, боль пронзила все тело. Короткие злые удары посыпались градом. Гриша не мог кричать и задыхался. Он уже терял сознание, когда Клин перестал его бить и убрал ладонь.
Гриша жадно, всей грудью, хватил воздух. Когда чуть отдышался, то открыл глаза. Над ним глыбой нависал Клин. Огромный нож, пугающе сверкающий в лунном луче, пробившемся через щель, упирался острием в грудь в том месте, где трепыхалось сердце напуганного до смерти Гриши.
– Хорошо учишься? – спросил почти ласково Клин.
– Хорошо, – машинально ответил Гриша.
– Молодец. Люблю отличников. Они все знают и отвечают подробно. Вот и расскажи, как урок, куда делся твой приятель.
Гриша заплакал беспомощно, и тут же почувствовал, как нож больно уперся между ребрами, вот-вот пройдет через кожу.
– Мне ничего не стоит прирезать тебя, щенок, – все тем же ласковым голосом говорил Клин. – А зачем это тебе надо? Ты такой еще молодой. Зачем тебе спешить в могилу? А приятелю твоему мы не сделаем ничего плохого. Только вернем женщину, которая с ним. Понимаешь меня?
Гриша ухватился за спасительную ниточку.
– Поклянитесь, – сказал он, – что не побьете Володю.
– Клянусь! Сдался он мне…
И Гриша поверил. Он рассказал подробно, где находится остров, на котором теперь могут быть Володя и жена учителя. Клин места уже знал довольно хорошо и потому понял, куда ехать.
– А теперь ты поклянись, – попросил он, продолжая держать нож у сердца Гриши. – Никому ни слова, что я приходил ночью и случайно тебя разбудил. Хорошо?
– Я не скажу, – пролепетал Гриша.
– А то я завтра опять тебя разбужу. Или случайно в лесу встречу. В болоте тонуть тоже радости мало. Так что лучше помолчать в тряпочку.
Клин был уверен, что парень не разболтает о его визите. Он теперь неделю в себя будет приходить.
– Ну, спи, приятель, – убрал Клин страшный нож. – Приятных тебе сновидений.
И бесшумно исчез. Даже не было слышно, как он спрыгнул на землю. Почему-то не лаял Барбос. По селу тявкали другие собаки. Но так бывает каждую ночь. Мало ли кто вернулся поздно с рыбалки! А Барбос молчал.
Клин прирезал его, но не стал оставлять вещественное доказательство, а уволок с собой. Потом собачью шкуру выгодно продали. Из нее можно было отличную шапку сшить.
Людмила Петровна включила ночник, потому что надоело лежать в темноте. Сон все не приходил. Близость Владимира и воспоминания так волновали ее, что сердце никак не могло успокоиться.
– Ну, и пусть! – с тихой радостью подумала Людмила Петровна. – Я и днем высплюсь. Да и какой сон!
В жизни должны были произойти перемены. Ей казалось, что все годы, прожитые во власти Сергея, были сном. У нее получилось так, что летним днем началась настоящая жизнь, а потом она прервалась очень долгим и тяжелым сном. Теперь она очнулась и готова продолжить жизнь, если даже та продлится так же коротко, как тогда.
Людмила Петровна лежала в постели, смотрела на белый потолок и с удовольствием мысленно уходила в прошлое.
Какая это была уха!
В жизни она не раз ела уху и вроде нечему было удивляться. Но Володина уха была особенной. Прямо каким-то нектаром, от которого разве только крылья не выросли на спине, а летать хотелось.
Когда поели и стали пить чай, пахнущий дымом костра, Людмила Петровна спросила:
– О чем же хотел поговорить?
Она немножко дразнила его, потому что заранее знала, что он скажет, но ей было интересно – как он будет говорить. Начнет издалека, намеками, будет краснеть, сбиваться.
– Хотел поговорить, верно, – сказал Володя.
– Тогда я слушаю.
– Будь со мной.
Он посмотрел на нее чистыми своими, праведными глазами.
– Но я в некотором смысле замужем, – как-то глупо прыснула Людмила Петровна.
– Это неважно.
– То есть, как неважно?
– Это была твоя ошибка, – стал серьезно и уверенно объяснять Володя. – И я виноват, что поздно пришел. Ошибку надо исправить.
– Ты не знаешь Сергея. Он очень серьезный человек.
– Он же умный, должен понять.
– Этого не поймет, даже и не надейся.
– Я с ним поговорю.
– Мне жалко, – начала Людмила Петровна. – Я даже не знаю, чего мне жалко. Себя, может быть. И тебя тоже. Нам что-то показалось, но это мечта. А есть еще жизнь. Я ее уже немножко знаю, а ты еще нет. Поэтому ты такой уверенный. А я уже понимаю, что все кончится печально. Лучше посидим еще немного и поедем назад.
– Мы не можем поехать, бензина нет.
– О чем же ты думал раньше?
– Мне не нравится этот разговор, – задумчиво признался Володя. – Ты еще не свободна. Давай пить чай. Утро вечера мудренее.
– Ночевать? Да что он подумает!
– Опять о нем? Дурак, если плохо подумает. А зачем тебе жить с дураком? Я знаю, ты будешь несчастна, если вернешься к нему.
Эти пророческие слова Людмила Петровна вспоминала не раз потом. А в тот раз она задумалась и сказала:
– Ты прав, разговор не получается.
Они попили чаю, говорили о пустяках, думая об одном – как быть?
– Иди спать в шалаш, там постелено, – сказал Володя.
Она покорно пошла и закуталась в одеяло. Она была уверена, что он тоже придет, но не будет нахальничать. Этой мысли она не допускала, слишком большое доверие он вызывал. Но так и не дождалась, уснула. Проснулась одна в шалаше. Выбралась на воздух.
Володя возился у костра, который уже горел.
– Доброе утро! – сказала она.
Володя обернулся и уставился на нее. Он забылся даже, смотрел, будто бы какое чудо увидел.
– Что с тобой? – смутилась она. Поспешила к воде, ополоснула лицо.
Когда вернулась к костру, чай уже был готов, дымился в кружке.
– Пусть немножко остынет, – сказала она, опускаясь на траву. – Ты хоть спал или меня сторожил?
– Спал.
– Где?
– У костра. Не впервой. В тайге часто приходится.
– А тайга большая, – почему-то вздохнула Людмила Петровна.