Нервное ожидание и постоянный риск разоблачения действовали на всех нас, особенно на Ирину, неблагоприятно. К такому внутреннему испытанию и крайнему напряжению всех сил нельзя было привыкнуть. Савелий переносил это состояние лучше, чем я мог ожидать. Он был вполне спокоен, даже весел, и сидя вечером на кухне и уплетая то, что я умудрился приготовить на ужин, взахлеб рассказывал мне, что видел за день — куда ездил генерал-губернатор, кто из охраны его сопровождал и так далее.
— Сначала шпик достает платочек и делает вид, что чихает, — говорил он. — Только после этого пристав дает команду кучеру ехать. Это делается только если едет сам генерал-губернатор. Два дня назад, например, ехала его жена с какой-то девицей, для них такого сигнала не было, и кучер был другой…
Я рассеянно слушал Саву и думал о том, как совсем скоро буду с ним в постели. После того, что я ему сделал тогда, в день возвращения из Питера, Лисенку, конечно, сложно было довериться мне в полной мере. Я долго нежничал с ним, убеждал, что это совсем не больно, если делать все правильно, и уговаривал расслабиться. Поначалу нам обоим было тяжело, но зато когда мальчик распробовал, сам не мог оторваться от меня чуть не до утра. В тот раз я напрочь забыл про опасность обыска и ареста, которые жандармы особенно любили устраивать глубокой ночью, но после продолжал придерживаться уже устоявшейся привычки спать в одежде. Эта необходимость, впрочем, не сильно мешала нам с Савой находить время на то, чтобы заняться любовью.
Сказать правду, я не помню, с кем и когда мне было также хорошо. Острота ощущений усиливалась от того, что до того я больше года не сходился ни с кем. Помню, после того как мой последний любовник уехал в Америку, чтобы заняться там предпринимательством, мне долго не хотелось ни с кем вступать в близкие отношения, а после пожара в мастерской, долгих недель лечения ожогов и навалившихся на нашу боевую дружину неудач было и вовсе не до того.
Но все же даже рядом с Савой я не мог чувствовать ни гармонии, ни того состояния всеобщей удовлетворенности собой и жизнью, которое принято называть счастьем. Меня не покидала тревога — за Лисенка, за себя, за успех покушения.
Мне вообще редко снятся сны, особенно осмысленные и реалистичные, но как-то я проснулся среди ночи, не закричав только потому, что мне панической судорогой свело горло. Мне снилось, что я целую Саву, а его губы прямо под моими губами начинают синеть и опухать, и вываливается фиолетовый язык, орошенный кровавой пеной, а я вижу это, чувствую это, и не могу отстраниться. Пробуждение заставило вскинуться на кровати, и даже первые несколько глотков воздуха дались мне с трудом.
— Что, что такое? Полиция? — сонно пробормотал Лисенок, проснувшись от моего резкого движения.
— Нет, нет. Все в порядке. Спи, — ответил я, приходя в себя и снова укладываясь на подушки.
Но Савелий, приподнявшись на локте и пытаясь разглядеть мое лицо, настойчиво спросил, что случилось.
— Просто сон, — отмахнулся я.
Мне не хотелось уточнять подробности, он упрямо продолжал спрашивать, и мне пришлось рассказать ему, что мне привиделось.
— Глупость, не думай этом, — он даже чуть усмехнулся в темноте. — Меня не повесят.
Я обнял его, как всегда обнимал, когда мы лежали рядом в постели. Он клал голову мне на плечо, и я чувствовал необожженной щекой его теплое спокойное дыхание. А рано утром он уходил на площадь наблюдать за дворцом генерал-губернатора, и я оставался с книгами, динамитом и своим мрачным предчувствием.
Как-то раз мне стало до того скучно и тоскливо, что я решил выйти прогуляться по городу. Был конец октября, сухой, но ветреный и прохладный день, я надел пальто с высоким воротником, повязал шарф и поехал в центральную часть города. Дойдя пешком до Тверской площади, зачем-то купил у Лисенка сушеных яблочных долек в сахарной пудре и сунул кулек в карман пальто. Пройдя ниже по улице, я сел в первую попавшуюся повозку и велел отвести меня на Сухаревку. Был там один дешевый и замызганный трактир, в котором мне очень нравилось. Ехали молча, я думал о своем, но тут извозчик, не поворачивая головы, спросил: «Ну что?» и, так как я не ответил, спустя время повторил свой вопрос. Я не понял, чего он хочет от меня, и протянул ему полтину. Извозчик взял монету, недоуменно повертел ее в руках, а потом, сняв низко надвинутый на глаза картуз, повернулся ко мне и хлопнул меня шапкой по лицу.
— Николай, заснул ты, что ли?
Я уставился на него, только сейчас узнавая. У меня даже вырвался какой-то нервный смешок.
— Прости, Леопольд, я и правда что-то не в себе последнее время. Но не волнуйся, обычное состояние перед акцией, — слукавил я. — Я справлюсь. Мне ничего не требуется тебе передать… но, может, все-таки отвезешь меня на Сухаревку и составишь компанию? Есть там один трактир, без единого шпика, где можно неплохо выпить и закусить.
Он неодобрительно покачал головой, но согласился. Мы сидели за грубо сколоченным, но крепким столом в полутемном углу помещения и пили водку.
— Я думаю, скоро уже, — тихо произнес Леопольд, чуть наклонившись ко мне.
Видно, ему хотелось приободрить меня и успокоить. А ведь это он должен быть первым метальщиком, а не я. Это его наверняка повесят или застрелят. И у него хватало еще душевных сил подумать о товарище. Леопольд всегда был спокоен и решителен, он не боялся ни смерти, ни неудачи — только прожить бездеятельную жизнь.
***
А потом исчезла Ирина. Б.Н. назначил ей свидание в литературной кофейне на Малой Никитской и прождал больше двух часов, однако она так и не пришла. И на следующий день, и через день от нее не было известий. Тогда пришлось задействовать нашу Малышку.
Малышке было одиннадцать лет, и она была прелестным ребенком, каких очень любят рисовать на пасхальных открытках и коробках конфет. Глядя на ее белокурые локоны и румяные розовые щечки, невозможно было чувствовать ничего, кроме безграничного умиления. Малышка ходила по домам, предлагая дамам купить вышитые бисером ленты, которые делала ее мать. Правда, кроме маминого рукоделья в корзинке Малышки можно было иногда обнаружить гремучую ртуть, стопку запрещенных листовок или шифрованные послания, которыми обменивались террористы, когда не имели возможности организовать явку. Б.Н. послал нашу маленькую помощницу по адресу генеральши, у которой снимала квартиру Ирина, велел предложить купить ленты и спросить, между делом, нет ли у хозяйки знакомых, которым могут быть интересны такие изделия. Генеральша сказала, что ей самой ленты и ремешки не нужны, но, может быть, они понравятся ее квартирантке, которая, правда, куда-то пропала — видимо, неожиданно уехала из города, но должна скоро вернуться, так как оставила вещи.