Мои мотивы были личными в самом начале, когда я не глядя, с головой окунулся в революционное брожение. Поначалу я руководствовался какими-то неясными соображениями мести, а кому и чему конкретно — я не мог сформулировать. Кажется, сейчас память о брате превратилась во что-то формальное, но уже не необходимое, сродни самовнушению. Я пришел в боевую дружину ради него, но теперь остаюсь в ней ради Б.Н. и Ирины, ради нашего общего дела и России.
— А у тебя какие причины? — спросил я.
— Я, наверное… я чувствую, что в этом мой долг, — ответил он.
***
Савелий уже знал по опыту работы в тайной типографии, что ни в одном секретном месте нельзя появляться так запросто, не проверив сперва, нет ли за зданием полицейского наблюдения. К этому делу я и привлек Саву, к вящей его радости. Уже второй раз за столь короткое время я замечал, что у нашего Лисенка есть талант к конспиративной работе. Во всяком случае, эта часть его привлекает гораздо больше, чем непосредственно относящаяся к террору. Что же ему, в таком случае, не сиделось в типографии у Евгения Михайловича?
Несмотря ни на что, моя мастерская не могла не произвести на него впечатление. Специально для этой цели на деньги партии была снята дача у одного лица, о котором было доподлинно известно, что оно совершенно не интересуется тем, как съемщики распоряжаются его собственностью, лишь бы была регулярная оплата. Дача была небольшой — всего три комнаты, не считая крошечной кладовой. Одну из комнат — первоначально бывшую столовой — я использовал для работы, одну для сна и отдыха, в третьей — самой большой — вся мебель и вещи оставались нетронутыми, ввиду ненадобности этого помещения.
В своей мастерской я чувствовал себя уверенно и спокойно, как ни в каком другом месте. Здесь я первый раз интимно притронулся к Саве, приобняв его за плечи, и спросил, что он думает о моем рабочем месте.
— И никто не знает об этой даче? — спросил он.
— Кому нужно, те знают. Полиция — нет.
— Вы всегда здесь работаете один?
— Раньше у меня были двое помощников, но их арестовали в марте, — сказал я. Их арестовали, как раз когда я залечивал свои ожоги в тепле и безопасности.
— И они не выдали это место полиции? — удивился Сава. Я посерьезнел, не убирая рук с его плеч, развернул к себе, требовательно заглянул в глаза.
— Конечно, не выдали. От тебя, в случае чего, ожидается то же. Независимо от того, чем тебе будут грозить и что предлагать, это ясно?
Он испуганно закивал.
— Хорошо, — я небрежно потрепал его по волосам и отпустил.
Я устроил Савелию обстоятельную экскурсию по мастерской, показал свои инструменты, объяснил, для чего нужен каждый, и весь процесс изготовления снаряда в общих чертах. В общем-то, он настолько прост, что вполне достаточно для этого одного человека. Хотя, конечно, помощник существенно облегчает жизнь и позволяет экономить время. Выслушав всю мою длинную лекцию о запальных трубках, патронах, крышках, оболочках и об опасностях процесса изготовления бомбы, Савелий вдруг спросил:
— А такое… часто случается? — и провел рукой по щеке. Я машинально прислонил ладонь к лицу, прикрыв шрамы.
— Нет, такое — не часто. Чаще сразу насмерть.
И чтобы перевести разговор с темы моих уродств в более конструктивное русло, я принялся объяснять то, что он наверняка не поймет, и что ему в принципе вряд ли понадобится: какие меры предосторожности следует соблюдать, чтобы не допустить возгорание термитной смеси…
— А когда мы будем делать бомбы? — спросил Савелий.
Мне оставалось только головой покачать. Всегда они задают этот вопрос в первый же день.
— Не скоро. Б.Н. и товарищам нужно время, чтобы выбрать очередную цель, согласовать ее с Центральным Комитетом и спланировать покушение. Это несколько недель, как минимум. Правда, мастерская работает не только для боевой дружины, но и для всех остальных, кому нужны наши услуги.
Он слушал внимательно, не перебивая комментариями, и я решил рассказать ему, как работает наша проверенная, всему революционному подполью известная схема:
— Для начала дается в газету объявление о продаже угля первоклассного качества. Указывается адрес и к кому обратиться, чтобы уточнить цену. По этому адресу находится один наш проверенный товарищ, который принимает заказы на изготовление снарядов и берет деньги на покупку динамита, а после передает их мне. Здесь не подобраться, поскольку он действительно, помимо всего прочего, торгует углем. Я изготавливаю снаряды, сколько необходимо, или же на сколько хватило динамита, передаю заказчикам, а дальше все происходит без моего участия. Денег за работу я, разумеется, не беру — только на покупку сырья или инструментов.
После всех, затянувшихся почти до вечера, объяснений, я дал Лисенку учебник химии с моими пометками и велел заняться самым привычным для него делом, то есть изучением теории. Пока он читал, я украдкой любовался его сосредоточенным выражением лица, влажными завитками волос на лбу, и тем, как Сава слегка щурится, пытаясь разобрать мой почерк, — у него, наверное, легкая близорукость, но в нашем деле это не проблема.
Меня совсем не часто посещают подобные спонтанные симпатии, основанные на физическом влечении. Большей частью я вполне нормально существую совершенно автономно в этом смысле, не обременяясь ни отношениями, ни переживаниями по поводу отсутствия оных. За последние месяцы, особенно после пожара в мастерской, я и вовсе ни с кем не сближался и не ощущал потребности. Но если мне случается испытывать любовный интерес к кому-либо, то я обычно становлюсь крепко зависим от этого человека, от его присутствия.
Когда стемнело, я зажег лампы и оторвал Саву от книги, чтобы не портил еще сильнее зрение.
— Если не понимаешь еще половины, то это нормально. Я тебе все объясню на практике, когда возьмемся за дело. Опыт, пожалуй, даже важнее теории, приобретается быстро.
Он сел со мной за стол, я предложил налить ему коньяка, коего в наших запасах было предостаточно.
— Я… я обычно хмельного не пью, — попытался отказаться Савелий, но в конце концов уступил. Пить он не умел, а так, цедил по капельке, по-детски морщась при этом.