— Вот что, товарищи. Мы с Лисенком едем в Москву, заканчиваем наше дело с анархистами. И будем ждать от вас вестей. Когда у вас будет обдуманный план — пусть и не одобренный ЦК, это не важно совершенно! — но обдуманный, не самоубийственный, тогда шлите телеграмму.
Мы попрощались, и я отправился обратно в гостиницу, где ждал меня Сава. По дороге я купил сладких французских бриошей и крепкой русской водки. Настроение после всего было преотвратнейшее.
***
Обычно я снимал перчатку с левой руки, только когда приходилось выполнять очень тонкую работу с мелкими деталями, такую, например, как изготовление запалов. Так Сава первый раз имел возможность разглядеть, что стало у меня с рукой — на оставшихся трех пальцах кожа от ожогов потемнела, сморщилась и оплавилась, как наплывы воска на свече. Но несмотря на отвратительное внешнее состояние, обгоревшие пальцы вполне сохранили и чувствительность, и подвижность всех суставов. Я доверил Савелию наделать жестяных трубочек и смешать бертолетову соль с сахаром, но все махинации со стеклянной сердцевиной для всех трех запалов проводил сам. Именно от качества запала зависела детонация снаряда и, в конечном счете, успех покушения.
— Я не понимаю: зачем убивать начальника тюрьмы? — спросил меня Лисенок, пока я на всякий случай выстилал оболочку снаряда парафиновой бумагой. — Ведь можно попробовать убить, например, кого-нибудь из дядей или двоюродных братьев царя? Это бы нанесло царизму урон больший... А начальник тюрьмы — что он, чиновник…
— Да ты, я смотрю, максималист! — шутливо поддразнил я.
— Просто я не понимаю…
— Родственников царя убивать сложно, — начал объяснять я, на время отложив пропитанные парафином листы. — Вот знаешь ты, к примеру, что при каждом запланированном выезде особы дома Романовых на всем пути следования кареты стоят агенты охранки в штатской одежде и следят за каждым подозрительным движением между обывателями? Они запоминают в лицо всех торговцев, разносчиков и извозчиков на улице; любой гражданин с портфелем, свертком или коробкой конфет в руках неизбежно вызовет их внимание и подозрение. Зимой еще можно спрятать снаряд под одеждой, но сейчас…
Меня, надо сказать, эти настроения у Лисенка настораживали. Еще не хватало ему пообщаться теперь с Б.Н., когда наш руководитель от неудач и напряжения впал в крайний максимализм и готов взяться за любой заведомо невыполнимый дерзкий план. Кажется, наша боевая дружина существовала столь долгое время и осуществила столько удачных покушений именно по той причине, что я все эти годы представлял собой оплот рациональности и умел успокаивать своих товарищей, когда им случалось впасть в нервное состояние. Я льщу себя надеждой, что никогда не давал повода считать себя трусом, но я не разделяю той жажды умереть, с которой часто приходят в террор молодые революционеры, которые и пожить-то не успели, и которая некоторыми считается высшей революционной доблестью. Я противник подобного фанатизма: ради своего дела можно умереть, но необходимо не пренебрегать и инстинктом сбережения своей жизни, и, уж конечно, не стоит сознательно стремиться к смерти.
— К тому же, — продолжал я, — как показывает практика революционной борьбы, убийство члена царской семьи приводит лишь к усилению реакции. А вот полтора года назад — может быть, ты знаешь — произошел вопиющий случай: в тюрьме «Кресты» по личному приказу ее начальника чуть не до смерти высекли политического заключенного. Возмутилось все общество, и революционное движение, и либеральные круги… Знаешь, сколько за три месяца было написано петиций и прошений во все представительства власти, вплоть до царя? Больше трех десятков. И ни малейшего результата это не принесло. И вот через три месяца одна очаровательная юная девушка дворянского происхождения пришла к тюремному начальнику домой для решения одного частного вопроса. И решительно выразила ему свое отношение к истязаниям заключенных. Выпустила в мерзавца шесть пуль из револьвера в упор. Через две недели новый начальник «Крестов» отменил телесные наказания для политических.
— А что стало с девушкой? — тихо спросил Сава.
— Да ничего… У ней во время заключения случилась нервная болезнь, грозящая перейти в сумасшествие. Родители добились ее освобождения и отправили на лечение в Швейцарию… Так что на этот раз наши друзья-анархисты, как мне кажется, очень удачно выбрали цель, — я отдал Саве пустую оболочку снаряда. — Хочешь сам наполнить динамитом?
Со снарядами провозились до позднего вечера. Один я бы управился, конечно, намного быстрее, но требовалось все объяснять и показывать Саве и дать ему попрактиковаться. Самую первую бомбу я делал полностью сам, а для остальных — только сердцевину запалов. Я был в целом Лисенком очень доволен. Он внимательно наблюдал за моими действиями, но не мешал и не отвлекал в ответственные моменты. Тот запал, который Савелий сделал полностью самостоятельно, мы еще засветло проверили в нашем дачном палисаднике. Опыт прошел удачно: патрон гремучей ртути немедленно при ударе о землю взорвался с характерным хлопком.
Сава устал и от работы с динамитом чувствовал себя плохо. Я растворил все окна для проветривания, взял бутылку и позвал Саву посидеть со мной на веранде. Днем погода держалась почти по-летнему теплая, а ближе к ночи сменялась такой же приятной прохладой. Как всегда после работы со взрывчатыми веществами, мною владело состояние ленивой расслабленности. Сброшенная напряженная сосредоточенность отдавалась легкой дрожью и покалыванием в пальцах. Я пил коньяк прямо из горлышка пузатой бутылки, вдыхал прохладный ночной воздух, болтал что-то про звезды и революционный террор, попутно приобнимая и тиская сидящего рядом Саву. С того происшествия в поезде он не пытался вызвать меня на объяснение, но вместе с тем я не заметил какого-то изменения в прежнем его восторженно-боязливом отношении ко мне.
— Вы слишком много пьете, — укоризненно заметил Сава, когда я потянулся поцеловать его. Он все еще упорно обращался ко мне на «вы», хоть я и высказался против этой церемонности.
— У меня бывает дрожь в руках, а спиртное помогает ее унять, — объяснил я. Привычки напиваться до скотского состояния я не имел, а потому с полным правом полагал, что даже крепкий алкоголь оказывает на меня исключительно положительное действие, помогая избавиться от лишней тревожности и напряжения.