— Но ты прав, хватит, — я заткнул пробкой опустевшую на треть бутылку. — А то еще засну, а с анархистами условились на пять часов.
— Так спите, а я вас разбужу около пяти утра, — предложил Лисенок, оживившись.
— А сам?
— Я все равно, наверное, не засну…
— Волнуешься? Напрасно, — сказал я, но с его предложением согласился и велел разбудить меня в начале пятого, чтобы я успел зарядить снаряды, то есть вставить в них запалы. В целях безопасности это делалось непосредственно перед передачей бомбы метальщику, а до этого запалы и снаряды хранились отдельно. Я перенес готовые запалы в свою комнату и лег спать, оставив Саву беспокойно бродить по гостиной.
Мне было понятно его состояние и приходящее осознание сопричастности готовящемуся убийству человека. Техники, в общем-то, были подвержены нравственным переживаниям ничуть не меньше, а даже и больше, чем сами исполнители. Метальщик чаще всего отдавал себе отчет, что идет на смерть, и из-под тяжести принятия собственной гибели редко может вылезти сострадание к чужой жизни. Смерть метальщика — это его победа, его подвиг. Смерть техника — это его ошибка и потеря для общего дела. Мы принимали на себя риск ничуть не меньший, чем наши товарищи, и равную с ними ответственность за причастность к убийству, но, в отличие от них, не могли найти утешение в идеях об «искуплении». Здесь помогали лишь чувства долга, вера в правильность нашего дела, а также опыт и сопутствующий ему цинизм. Последнего у меня через край.
Совершенно не обремененный никакими моральными терзаниями по поводу готовящегося покушения на тюремного начальника, я заснул почти сразу, как коснулся головой подушки. Спал, правда, как всегда, некрепко и неспокойно и проснулся еще до первых признаков рассвета от какого-то движения и скрипа половицы рядом с постелью.
— Сава? Что, уже время? — пробормотал я, разглядев в лунном свете белую рубашку своего помощника, стоящего в дверях моей спальни.
— Нет, нет. Пока еще рано, — он развернулся и сделал несколько шагов по направлению к кровати, присел на край. — Я… просто так.
И, как бы решившись, вытянулся рядом со мной на широкой супружеской постели. Я протянул руку, погладил его по спине.
— Ты чего, Сав? Дрожишь весь…
Он не ответил. Видно, совсем испереживался за эти часы. Дальше мы уже не спали. Лежали оба в одежде — как всегда, на случай, если ночью нагрянут жандармы, — и ничего не говорили. Я просунул ладонь под ткань Савиной рубашки, успокаивающе гладил его по влажной от холодной испарины спине.
Рядом на тумбочке тикали, отсчитывая оставшиеся до утра минуты, дорогие часы с латунными и эмалевыми вставками — единственная хозяйская вещь, за которой я тщательно ухаживал. До передачи снарядов присланному анархистами человеку оставалось меньше двух часов и меньше пяти до самого покушения.
Часть 3
Весь следующий день прошел в волнительном ожидании. Идти в город, чтобы послушать новости, было бы рискованно, приходилось ждать, когда следующим утром принесут газету. Я обычно брал три газеты — нейтральную по своему политическому окрасу ежедневную новостную «Ведомости» и две буржуазно-монархические газетенки для конспирации и затопки кухонной печи. В день после предполагаемого покушения новость о нем должна была уже быть на первых страницах всех солидных московских изданий.
Получив газеты, я сразу отбросил ненужные и крикнул Саве, который возился на кухне с завтраком, чтобы шел в гостиную. На первых страницах всякая ерунда: празднование тезоименитства дяди государя, первая радиотелеграмма из Америки, какой-то пьяный декадент-хулиган пробежался нагишом по улице, английский офицер в Пешаваре убит по приказу какого-то местного эмира… И наконец я наткнулся на короткую заметку, начал бегло читать, сбиваясь:
— «…Прошлого дня было предотвращено покушение на жизнь чиновника главного тюремного управления, начальника московской пересыльной тюрьмы… в девятом часу утра… трое злоумышленников были арестованы… Один из террористов открыл огонь из револьвера и легко ранил городового, второй же бросил бомбу в служащих охранного отделения и в стоящих тут же мирных граждан… однако снаряд, к великой удаче, не сдетонировал и никто не пострадал»… Снаряд не сдетонировал, — повторил я и со злости крепко ударил кулаком по столешнице.
Сава аккуратно вытащил газету из-под моей руки, сам прочитал новость, поднял на меня испуганно-растерянные глаза, молча вопрошая: «И что теперь?» Я потер ушибленные костяшки пальцев, немного успокоился.
— Неудача, — процедил я сквозь зубы очевидный факт. Признаюсь, в те минуты мне не так жалко было молодых ребят-анархистов и не так злило, что осталась жить эта чинушная сволочь, как потрясло и раздосадовало то, что не взорвался изготовленный мною снаряд. Это было, конечно, не в первый раз, и вообще такая неприятность случалась даже у опытных техников, но все же я не смог воспринять эту новость равнодушно.
— Что теперь с ними будет? — робко подал голос Сава.
— Не знаю, — ответил я. — Тех, что сопротивление оказали, должно быть, повесят. На счет третьего — не знаю.
Я снова глянул заметку. Там говорилось только о трех террористах, я же точно знал, что в группе анархистов было четверо членов, не считая связных. Один, стало быть, пока на свободе. Это был единственный хороший проблеск в этой ужасной истории.
— За ними, верно, следили заранее, — произнес я, обдумав кое-что и сделав очень неприятные выводы. — А значит, вероятно, и связного их установили... Вот что, Лисенок, упакуй-ка остатки динамита и собери вещи. Сейчас же поедем на конспиративную квартиру, а там отправим телеграмму Б.Н. и подождем, какие он даст указания.
Савелий кинулся выполнять распоряжения, а я подошел к окну и, откинув штору, глянул на пыльную дорогу за забором, будто ожидая уже увидеть там жандармскую карету.
***
От Б.Н. пришло шифрованное указание оставить Лисенка наблюдать за дачей, а самому с динамитом и инструментами ехать в Петербург. Из этой телеграммы я сделал вывод, что в Питере, скорее всего, меня ждет какое-то дело. Расставаться с Савелием ужасно не хотелось, но, во-первых, я вполне мог доверить ему наблюдение за мастерской, так как уже заметил у него заинтересованность в конспиративной работе, а во-вторых, осмысленные приказы руководителя нашей боевой дружины я привык выполнять.