Когда проходишь мимо, не спеши
Дверь отворить в поземку утром ранним.
Цветок – земная тень моей души,
Ты согревай его своим дыханьем.
* * *
Памяти моего отца
Александра Евгеньевича Орлова
Неожиданная пристань —
Старый дом и старый сад.
В этом доме чисто-чисто,
Словно сотню лет назад.
Скрип – рассохлись половицы.
И часы двенадцать бьют.
Мне не спится… Мне не спиться…
В этом доме мало пьют.
Все уютно и степенно:
Богородица в углу.
Фотографии на стенах,
Лунный зайчик на полу.
Дремлет галстук. Дремлет блузка.
Дремлет кошка на окне.
То, что я родился русским,
Этот дом напомнил мне.
* * *
Зной… В речке нежится карась.
Дождь спрятался в кадушке.
И, словно стадо, разлеглась
Деревня на опушке.
Какой незыблемый пейзаж!
Ни шума, ни движенья.
Земля похожа на мираж:
Покой и отрешенье.
Вечерний холодок зари
Не скоро пыль остудит.
…Но приглядись: уже вдали
Стога возводят люди.
* * *
И хриплый голос теплохода,
И предвечерний холодок…
Как предусмотрено природой,
Уходит юность за порог.
Я не окликну, провожая,
Легко забывшую меня.
И, словно женщина чужая,
Она уйдет на склоне дня.
Не буду пристальней и строже
Смотреть на выцветший закат.
И станет прошлое дороже
От предназначенных утрат.
* * *
Печь топлю. А под окошком ветер
Яблоню сгибает, словно трость.
Я случайный гость на этом свете,
Но забыл, что я всего лишь – гость.
Не один такой. Наш мир непрочен.
Хрупко и здоровье, и семья.
В сердце – холодок бессонной ночи.
Трость… Пижама… Желтая скамья.
Взгляд растерян, разговор отчаян.
И смешон тот врач, что учит жить.
Он распределяет, как хозяин,
То, что смертным не принадлежит.
Копим деньги. Тайно строим планы.
Ищем славу там, где ждет позор.
Все нелепо и немного странно…
Лишь на небе – воля и простор.
А когда меня задует вечер,
Словно догоревшую свечу, —
Обретая призрачную вечность,
Сизым дымом в небо улечу.
* * *
И мороз, и ветерок тщедушный.
Снежной птицей – на земле зима.
Солнце в небо, словно шар воздушный,
Подымает на дымах дома.
А в домах – веселый свет улыбок.
Здесь привыкли ближнего любить.
Как огромен мир! Но как он зыбок!
Не забудь его благословить.
* * *
Прогнулась крыша. Моль побила шторы.
Крыльцо осело, а штакетник дряхл.
Здесь все хромает… Даже помидоры
Бредут в июль на длинных костылях.
Округа жизнь смиренно принимает.
Безлюдье. Нищета. Печальный вид.
Прихрамывает бабка. Дед хромает.
А совесть крепко на ногах стоит.
* * *
Холодно и сыро. Солнце тускло
Светит. Имярек – безродный век.
Я родился русским, жил по-русски
И умру как русский человек.
Отпоют священники и ветры
Прах. И ляжет крест на аналой.
Я хочу, чтоб два квадратных метра
Оставались русскою землей.
* * *
Как статуи, пугал фигуры
Встречаю на сельском пути.
И, словно веселые куры,
Стучат по калиткам дожди.
Целует реку у часовни
На цыпочки вставший родник.
А рядом – к избушке крыжовник
Колючей щекою приник.
Герань отражается в раме.
Придвинуты стулья к столу.
Гроб с музыкой – черный динамик
Затих под иконой в углу.
И прожито много, и много
Утрачено веры и сил.
Но, видно, недаром у Бога
Я тихую пристань просил.
* * *
Скорбит у крыльца осина.
Над крышей умолк скворец.
«Во имя Отца и Сына…»
В могильной земле отец.
Цветут лопухи у тына.
В бурьяне увяз овин.
Во имя отца и сына
Ушел на чужбину сын.
В отцовской избе пустынно.
В углах полумрак и стынь.
«Во имя Отца и Сына…
Аминь!»
* * *
Б. Подопригоре
«Седина и морщины,
Шрамы, пристальный взгляд —
Украшенье мужчины», —
Вслед старушки острят.