В итоге Трумэн одобрил все три альтернативы. Он спокойно разрешил ускоренное производство атомных бомб: к моменту советского испытания в арсенале США было менее 200 единиц, что, как отмечалось в исследовании Пентагона, было недостаточно для того, чтобы быть уверенным в победе над Советским Союзом в случае реальной войны. Затем, 31 января 1950 г., он объявил, что Соединенные Штаты продолжат реализацию проекта "супербомбы". Дольше всего Трумэн сопротивлялся варианту наращивания американских обычных вооруженных сил, прежде всего из-за его дороговизны. Производство большего количества атомных бомб, даже водородных, все равно обошлось бы дешевле, чем доведение армии, флота и ВВС до уровня, хоть сколько-нибудь приближающегося к уровню Второй мировой войны. Трумэн, надеявшийся на "дивиденды мира", которые позволили бы ему сбалансировать федеральный бюджет после нескольких лет дефицита, пошел на серьезный риск, приняв план Маршалла, который обязывал США инвестировать почти 10% годовых государственных расходов в восстановление Европы. Очевидно, что что-то придется отдать - финансовую состоятельность, модернизированные вооруженные силы, возрождение Европы: невозможно было удовлетворить все эти приоритеты и при этом справиться с новыми проблемами, возникшими в результате советского атомного прорыва.
Второе, но одновременное расширение "холодной войны" произошло в Восточной Азии, где 1 октября 1949 г. - через неделю после объявления Трумэна о взрыве советской атомной бомбы - победивший Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики. Торжество, устроенное им на площади Тяньаньмэнь в Пекине, ознаменовало окончание гражданской войны между китайскими националистами и китайскими коммунистами, продолжавшейся почти четверть века. Триумф Мао удивил и Трумэна, и Сталина: они предполагали, что националисты под руководством своего многолетнего лидера Чан Кайши продолжат управлять Китаем после Второй мировой войны. Никто из них не предполагал, что через четыре года после капитуляции Японии националисты сбегут на остров Тайвань, а коммунисты будут готовиться к управлению самой густонаселенной страной мира.
Означало ли это, что Китай теперь станет советским сателлитом? Под впечатлением от того, что произошло в Югославии, Трумэн и его советники считали, что нет. "Перед Москвой стоит серьезная задача по установлению полного контроля над китайскими коммунистами, - говорилось в аналитическом докладе Госдепартамента в конце 1948 г., - если не считать того, что Мао Цзэдун находится у власти почти в десять раз дольше, чем Тито". И Мао, и Тито долгое время доминировали в своих коммунистических партиях, оба привели их к победе в гражданских войнах, перекрывавших мировую войну, оба добились своих побед без помощи Советского Союза. Помня о неожиданных преимуществах, которые дал Тито разрыв со Сталиным, американские официальные лица утешали себя тем, что "потеря" Китая для коммунизма не будет равнозначна "выигрышу" для Советского Союза. Мао, по их мнению, вполне может оказаться "азиатским Тито": поэтому администрация не взяла на себя никаких обязательств по защите Тайваня, несмотря на то, что мощное прочианговское "китайское лобби" в Конгрессе требовало этого. По словам госсекретаря Ачесона, Соединенные Штаты просто "подождут, пока осядет пыль".
Это замечание было неразумным, поскольку Мао не собирался следовать примеру Тито. Несмотря на то, что новый китайский лидер строил свое собственное движение без особой помощи Москвы, он был убежденным марксистом-ленинцем, готовым подчиниться Сталину как руководителю международного коммунистического движения. Новый Китай, объявил он в июне 1949 г., должен вступить в союз "с Советским Союзом, ...с пролетариатом и широкими народными массами всех других стран, образовать международный единый фронт...". . . Мы должны склониться на одну сторону".
Причины, побудившие Мао к этому, были прежде всего идеологическими: Марксизм-ленинизм давал ему возможность связать свою революцию с той, которую он считал самой успешной во всей истории - большевистской революцией 1917 года. Диктатура Сталина была еще одним полезным прецедентом, поскольку именно так Мао собирался управлять Китаем. Мао также чувствовал себя преданным американцами. Он приветствовал контакты с ними в военное время, но вскоре решил, что они сами "склоняются" на сторону Чан Кайши, продолжая оказывать ему военную и экономическую помощь. Мао не понимал, что администрация Трумэна делает это неохотно, под давлением китайского лобби, уже давно убедившись, что Чан не сможет победить. Новый лидер китайских коммунистов пришел к выводу, что Трумэн готовит вторжение на материк, чтобы вернуть к власти националистов. Занятые восстановлением Европы и обеспокоенные слабостью своих обычных вооруженных сил, перегруженные американцы не планировали ничего подобного. Но опасения Мао, что они могут это сделать, а также его решимость доказать свою революционную состоятельность и подражать сталинской диктатуре были достаточны для того, чтобы он твердо встал на сторону СССР.