Как писал позже в своих мемуарах Киссинджер, он полагал, что, возможно, именно Советский Союз порекомендовал египтянам «устроить небольшую заваруху» для того, чтобы подстегнуть дипломатический процесс ближневосточного урегулирования, а «эти маньяки явно переборщили». А если Советский Союз сам и не подстрекал египтян и сирийцев к началу военных действий, то, согласно Киссинджеру, он во всяком случае был осведомлен о готовившемся наступлении и не стал удерживать их от этого шага. В качестве главного доказательства правильности такого суждения Киссинджер приводит тот факт, что за день до начала военных действий Советский Союз стал эвакуировать из Египта и Сирии семьи своих работников в этих странах и тогда же египетские порты покинули находившиеся там советские военные корабли.
На деле, однако, это свидетельствует лишь о том, что к тому моменту мы действительно не исключали вероятности возникновения новой арабо-израильской войны, но и египтяне, и сирийцы изображали дело таким образом, будто они готовились к контрнаступлению в ответ на ожидавшееся ими в те дни начало военных действий со стороны Израиля. О том, что Советский Союз мог ожидать именно такого развития событий, как нельзя лучше свидетельствуют приводимые в тех же мемуарах Киссинджера сведения: в течение первых часов уже после начала военных действий не кто-нибудь, а руководители Пентагона и ЦРУ полагали, что эти действия развязаны Израилем.
О том, что Советский Союз не подстрекал Египет и Сирию к военным действиям, говорит и следующее обстоятельство: сразу же после их начала Москва в своих закрытых контактах с Каиром и Дамаском советовала согласиться на прекращение огня, как это предлагали им и США (это подтвердил в своих мемуарах Садат).
Поскольку, однако, речь шла об освобождении войсками Египта и Сирии территорий этих стран, захваченных Израилем, то оказывать открытое давление на Каир и Дамаск, требуя прекращения огня, Советский Союз, разумеется, не мог. Соответственно, и в направленных в первый день, 6 октября, указаниях советскому представителю в Совете Безопасности ООН предписывалось в случае постановки на голосование предложения о прекращении огня проголосовать против в том случае, если об этом попросят представители Египта и Сирии (а если их позиции разошлись бы, то действовать в соответствии с позицией Египта).
Но уже 10 октября – с учетом развития военных действий – советскому представителю было дано указание в случае внесения в Совете Безопасности резолюции с призывом к прекращению огня заявить о законности борьбы арабов за изгнание израильских оккупантов, но при голосовании воздержаться, а не голосовать против, то есть не блокировать принятие решения вне зависимости от позиции Египта и Сирии. И только в случае, если бы призыв к прекращению огня сопровождался требованием об отводе арабских войск на исходные позиции, предписывалось применить вето, изложив при этом соответствующие аргументы.
В целом усилия Советского Союза в активных контактах между Москвой и Вашингтоном с использованием и обычных дипломатических каналов, и «горячей линии», а также в ООН были направлены на то, чтобы не просто добиться прекращения огня, которое опять могло быть нарушено той или другой стороной в любой момент. Чтобы этого не случилось, по нашему мнению, необходимо было сопроводить прекращение огня быстрыми шагами для достижения общего урегулирования на Ближнем Востоке на основе ранее принятых решений ООН.
Усилия же Соединенных Штатов, как это было ясно в Москве уже тогда и как подтвердилось ставшими достоянием гласности с тех пор американскими источниками, включая мемуары Киссинджера, были направлены вначале на то, чтобы не допустить военного поражения Израиля, а затем, когда ход военных действий повернулся в пользу Израиля, выступить в роли единственного «спасителя» арабов от полного разгрома, обеспечив себе решающую роль в будущем ближневосточном урегулировании, отодвинув СССР в сторону.
При столь различных в своей основе интересах СССР и США был у них в создавшейся ситуации и общий интерес: не допустить такого развития событий, когда они сами оказались бы вовлеченными в военные действия на разных сторонах, что если и не привело бы к большой войне между ними, то, во всяком случае, нанесло бы труднопоправимый ущерб их отношениям, только начавшим улучшаться, и похоронило бы международную разрядку.
Поэтому, когда к исходу двух недель военных действий такая опасность стала достаточно реальной, для совместного поиска выхода из создавшейся ситуации в Москву по приглашению советского руководства 20 октября прибыл Киссинджер. Когда он находился уже в пути, Никсон прислал Брежневу послание, в котором подчеркивалось, что «доктор Киссинджер будет говорить как мой полностью уполномоченный представитель, и обязательства, которые он может дать в ходе бесед с Вами, целиком мною поддерживаются». Как писал в мемуарах Киссинджер, он, узнав об этой формулировке в послании Никсона Брежневу, вовсе не обрадовался такому карт-бланшу, поскольку это сужало возможности его маневрирования в переговорах путем ссылок на необходимость последующего одобрения президентом тех или иных договоренностей.
Мы в Москве, естественно, уловили выгодный нам смысл содержавшейся в послании Никсона формулировки и еще до начала переговоров с Киссинджером в Вашингтон было направлено ответное послание Брежнева, в котором среди прочего говорилось: «Я именно так и понимал, что г-н Киссинджер, как Ваш ближайший помощник, пользующийся Вашим полным доверием, и на этот раз будет говорить от Вашего имени и что те обязательства, которые он может дать в ходе наших с ним переговоров, будут целиком поддержаны Вами».
Так или иначе в течение полуторадневного пребывания Киссинджера в Москве удалось выработать совместный советско-американский проект резолюции Совета Безопасности, которая и был принята Советом 22 октября под номером 338. Наряду с призывом к немедленному, не позже чем в течение 12 часов, прекращению огня и всех военных действий резолюция предусматривала, что сразу после прекращения огня заинтересованные стороны должны начать практическое выполнение резолюции Совета Безопасности 242 (ноябрь 1967 г.) во всех ее частях, другими словами – начать переговоры, направленные на установление справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке. Согласно резолюции 338, такие переговоры должны были вестись «под соответствующей эгидой».
Это последнее положение резолюции 338 впоследствии многими понималось так, что переговоры должны вестись под эгидой ООН. На самом же деле на этот счет в Москве был выработан и завизирован Киссинджером и Громыко документ, озаглавленный «Взаимопонимание» и гласивший: «Понимается, что выражение «под соответствующей эгидой» в пункте 3 резолюции Совета Безопасноcти означает, что переговоры между заинтересованными сторонами будут иметь место при активном участии Соединенных Штатов и Советского Союза в начале, а затем в ходе переговоров при рассмотрении ключевых вопросов урегулирования. На протяжении всего процесса переговоров Соединенные Штаты и Советский Союз будут в любом случае поддерживать теснейший контакт друг с другом и со сторонами, ведущими переговоры».
Именно основываясь на этом «Взаимопонимании», правильнее всего в контактах с американцами отстаивать наше равное с ними право играть важную роль в вопросах ближневосточного урегулирования. Тот факт, что американцы не раз отступали от достигнутой договоренности, еще не означает, что и нам надо забыть о ней.
С отъездом Киссинджера из Москвы ближневосточный кризис 1973 года еще не закончился, так как Израиль при попустительстве США (что признает в своих мемуарах Киссинджер) не торопился выполнять резолюцию Совета Безопасности, а продолжал военные действия, стремясь завершить окружение одной из египетских армий. Ситуация достигла такого накала, что в ночь с 24 на 25 октября в Белый дом ушло послание Брежнева с предложением срочно направить в Египет советские и американские воинские контингенты для обеспечения выполнения резолюции Совета Безопасности о прекращении военных действий. В послании также говорилось, что если Никсон не сочтет возможным действовать совместно с нами в этом вопросе, то «мы были бы поставлены перед необходимостью срочно рассмотреть вопрос о принятии нами соответствующих шагов в одностороннем порядке». Такое заявление было сделано для острастки, и, хотя для придания ему большей правдоподобности некоторые советские части были приведены в боевую готовность, в действительности, насколько я знал, никакой предрешенности насчет посылки наших войск в Египет за указанной витиеватой формулировкой не скрывалось.