Но главное заключалось в том, что разрушительный «дрейф» Горбачева от социализма к капитализму был виден невооруженным глазом еще до августа 1991 года, чем, собственно, и был вызван путч. Этот «дрейф» зримо прослеживается и по ныне опубликованным записям его верных помощников и советчиков. «Лебединой песней», прощанием с его марксистско-ленинскими взглядами Черняев назвал «нобелевскую лекцию» Горбачева, которая состоялась 11 июня 1991 года, то есть опять-таки еще до августовских событий. А то, что публично Горбачев продолжал еще лепетать что-то про «социалистический выбор», «социалистическую идею» и т. п., Черняев объясняет чисто тактическими соображениями, хотя в политическом лексиконе есть более подходящее и выразительное определение для такого поведения.
Окончательный крест на Советском Союзе, а заодно на самом Горбачеве, как и на социалистическом пути развития страны, был поставлен Б. Н. Ельциным в Беловежской Пуще в декабре 1991 года. Но это, фигурально выражаясь, был последний гвоздь в крышку гроба, в котором уже находился покойник, уложенный туда Горбачевым.
Было бы, конечно, несерьезно – да и слишком большой, хотя и сомнительной честью для Горбачева – говорить, что он один (как восторженно писал Черняев) смог сотворить с нами все то, что происходит в последние 15 лет. Были и определенные объективные предпосылки для случившегося. Свою долю вины, помимо прямых подельников Горбачева, несут и те, кто был рядом с ним и кто довольно скоро распознал сокрытый в нем разрушительный потенциал, но не сумел вовремя совершенно законным путем нейтрализовать его. Повинны и многие из нас, пошедших как стадо баранов за вожаком, которому взбрендилось, не зная броду, завести нас в ледяную воду. Но все же главную роль в пережитой нами трагедии – ту самую роль Герострата – сыграл Горбачев.
Последствия ее страна переживает уже второе десятилетие. Мы получили не обновленный социализм, не конвергенцию и не цивилизованный капитализм, а то, что принято называть «диким» или «бандитским» капитализмом. В этой связи мне часто вспоминается разговор в 1992 году с замечательным американцем Томасом Уотсоном. Во время Второй мировой войны он служил в ВВС США, в том числе перегонял самолеты для нашей армии из США через Аляску, Чукотку и Сибирь на прифронтовые аэродромы. С тех пор он по-доброму относился к нашей стране. После войны он занялся бизнесом и со временем возглавил знаменитую IBM (Интернэшнл бизнесс машин), ставшую пионером в компьютерной индустрии. В свое время журнал «Форчун» назвал его самым преуспевающим капиталистом Америки. А в 1978–1979 годах, в период президентства Картера, Уотсон был послом США в Советском Союзе – с тех пор у меня с ним установились дружественные отношения, и периодически мы виделись и в последующие годы.
Так вот, в том разговоре в 1992 году Уотсон, продолжавший следить за событиями в нашей стране, с горечью сказал мне: «Вы преуспели в дискредитации социализма, хотя в современных капиталистических странах, включая США, начиная с 30-х годов под воздействием Советского Союза появилось немало нововведений социалистического толка. Теперь я боюсь, что вы с не меньшим успехом дискредитируете капитализм». Эти его опасения оправдались с лихвой.
Можно до хрипоты спорить о том, что важнее для человека: свобода слова или дешевая колбаса, о том, приятнее ли человеку умирать от физического и психического истощения, если при этом ему не возбраняется во весь голос проклинать тех, по чьей вине он расстается с жизнью. И каждый из спорящих в чем-то может быть прав. Но есть интегральный вопрос, ответ на который, по-моему, позволяет объективно оценить последний 15-летний период нашей жизни – жизни в целом, не разделяя ее на части (свобода слова, преступность, Чечня, колбаса и т. д.).
И вот если на вопрос «Улучшилась ли ваша жизнь с 1985 года или ухудшилась?» в конце 2000 года 87 процентов людей отвечало «ухудшилась», то, очевидно, не остается ничего другого, как признать, что сбылось предсказание русского прорицателя Немчины, жившего в XIV веке, о том, что последние 15 лет XX века будут самыми трагическими в истории России. А вот сбудется ли его предсказание, что придет некий «великий гончар» и что Россия при нем вновь возродится, судить будут наши внуки.
Глава 13. ЧТО ТАКОЕ «НОВОЕ МЫШЛЕНИЕ» И ЗАКОНЧИЛАСЬ ЛИ «ХОЛОДНАЯ ВОЙНА»?
Рациональное зерно провозглашенного первоначально Горбачевым «нового мышления» в международных делах, если его очистить от словесной шелухи, фактически заключалось в возвращении к тем постулатам и принципам международных отношений, которые были заложены в Уставе Организации Объединенных Наций при ее создании, но оказались, к сожалению, нереализованными из-за начавшейся вскоре «холодной войны». Попросту говоря, в данном случае подтвердилась истина, гласящая, что все новое – это хорошо забытое старое. Тот факт, что истинно новое мышление в международных делах родилось вовсе не в 1985 году, а на 40 лет раньше, в свое время признал и такой сподвижник Горбачева, как Шеварднадзе. «Уже в самом факте создания ООН, – резонно заявил он в 1987 году, – был заключен зародыш нового политического мышления. Уже тогда его принципы вылились в статьи Устава ООН, безусловно одного из величайших нормативных актов всех времен и народов… По существу, все послевоенные десятилетия есть не что иное, как история борьбы косных политических воззрений с народившимся в муках войны новым политическим мышлением».
Главное, конечно, не в авторстве «нового мышления» и не в том, когда оно родилось, а в том, с каким внешнеполитическим итогом мы пришли к смене вех в 1985 году и что произошло дальше.
Самым важным позитивом предшествовавшего периода было, безусловно, то, что удалось избежать новой большой войны и что «холодная война» медленно, с перебоями, зигзагообразно, но все же шла к свертыванию. Как свидетельствуют факты, первые проблески понимания опасностей, сопряженных с «холодной войной», и желания повернуть развитие событий в обратную сторону появились давно, еще тогда, когда она только набирала силу.
На советской стороне Сталин в 1951 году вспомнил о ленинском принципе мирного сосуществования государств с разным социальным строем. Он заявил во всеуслышание (в интервью американскому журналисту Кингсбери Смиту) о готовности строить отношения СССР с Западом на основе этого принципа. Одним из практических проявлений этой готовности при Сталине был созыв в 1952 году в Москве Международного экономического совещания.
На американской стороне признаки понимания пагубности «холодной войны» наблюдались уже у Эйзенхауэра. Даже такой рыцарь «холодной войны», как Джон Фостер Даллес, к концу своих дней стал осознавать реальную опасность ее перерастания в настоящую в случае продолжения бесконтрольной гонки вооружений.
Существенно возросло это понимание на обеих сторонах после берлинского кризиса 1961 года и особенно в результате карибского кризиса 1962 года. За этим последовали и некоторые практические шаги по притормаживанию гонки вооружений. Однако они не приобрели необходимой последовательности и масштабности.
В ту пору, пожалуй, не было еще соответствующих объективных условий для того, чтобы возникшее на интеллектуальном уровне общее понимание опасностей, которыми была чревата «холодная война», материализовалось в готовности обеих сторон искать практические пути к ее прекращению на основе равенства. Слишком большой была тогда разница в мощи Соединенных Штатов и Советского Союза. Отсюда – готовность США искать только такой модус вивенди в отношениях с СССР, при котором у США сохранялся бы многократный перевес сил. А это, естественно, не могло быть приемлемым для Советского Союза.