Восточно-Центральная Европа и истоки холодной войны
Десятилетия после Второй мировой войны неопровержимо доказали, что послевоенный раздел Европы, определенный Советским Союзом и Соединенными Штатами в 1945 году, привел к тому, что страны Восточно-Центральной Европы оказались в советской сфере влияния без каких-либо шансов на изменение вплоть до окончательного краха коммунистических режимов в конце 1980-х годов. Сверхдержавы, которые вместе управляли биполярной международной системой, считали соглашение в Европе краеугольным камнем отношений между Востоком и Западом на протяжении всей холодной войны. По этой причине стоит вкратце рассказать о том, как советская сфера влияния развивалась, укоренялась и в конце концов поглотила Венгрию и другие страны региона.
В течение последних двух лет войны лидеры союзников обсуждали будущее Европы и планы восстановления на трех саммитах, состоявшихся в Тегеране, Ялте и Потсдаме. Однако основное внимание на этих встречах уделялось не столько разделу Европы, сколько тому, как победить Германию и Японию. Таким образом, хотя в Тегеране, Ялте и Потсдаме в результате советского давления были достигнуты договоренности о новых западных и восточных границах Польши, не было заключено ни одного официального договора или соглашения, по которому весь регион Восточно-Центральной Европы предоставлялся бы Советам в качестве сферы влияния.
Тем не менее, начиная с 1943 года, был заключен ряд соглашений, в которых западные союзники молчаливо признавали интересы безопасности СССР в трех странах Балтии и Восточной и Центральной Европы как приемлемые и были готовы с ними мириться. Все это основывалось на идее, что Советский Союз, понесший огромные потери в войне против стран оси, имел законные интересы безопасности и имел право иметь группу дружественных государств на своей западной границе, чтобы избежать будущего нападения Германии. В действительности все это вытекало из негласного соглашения между Сталиным и Рузвельтом на Тегеранской конференции в ноябре-декабре 1943 года, когда последний - несмотря на попытки Черчилля спланировать открытие долгожданного второго фронта на Балканах - поддержал твердое желание Сталина начать кампанию как можно дальше от восточного фронта, то есть в Нормандии, Франция, в мае 1944 года.² Это обещание оставляло Советскому Союзу еще шесть месяцев для борьбы с немецкими силами в Европе в основном в одиночку.
Таким образом, уже в ноябре 1943 года для "большой тройки" (трех лидеров союзников) стало совершенно очевидно, что страны Восточно-Центральной Европы будут освобождены и оккупированы Красной армией, а значит, будут контролироваться Москвой. Решение американского президента заключить это негласное соглашение было не только оценкой огромных потерь, понесенных Советами до этого момента, но и основывалось на предположении, что, хотя этот вариант еще больше увеличит непропорциональные потери Москвы - на такую жертву Сталин был готов пойти - он позволит спасти сотни тысяч жизней американских (и других западных) солдат, а значит, выиграть войну с гораздо меньшими человеческими потерями для Соединенных Штатов. Обещание Сталина вступить в войну против Японии после поражения Германии еще больше укрепило Рузвельта в убеждении, что он заключил выгодную сделку.
Возможно, послевоенная судьба Восточно-Центральной Европы была определена не на Ялтинской конференции в феврале 1945 года, как считают многие и сегодня, а в Тегеране. Однако на этой встрече у Рузвельта и Черчилля не было альтернативы: единственным способом попытаться изменить ход истории было бы предъявление Сталину совместного ультиматума Запада, требующего его согласия на открытие второго фронта на Балканах. Из речей и выступлений Сталина на конференции было совершенно очевидно, что он был полон решимости любой ценой освободить и оккупировать всю Восточно-Центральную Европу, что можно было сделать, только открыто рискуя развалом антифашистской коалиции. Это, безусловно, привело бы к непредсказуемым последствиям, возможно, даже к столкновению советских и западных союзных войск, поэтому такой сценарий был просто немыслим ни для Рузвельта, ни для Черчилля. Не говоря уже о том, что даже в таком абсурдном случае Красная армия могла бы уже освободить большую часть Восточно-Центральной Европы к тому времени, когда западные великие державы смогли бы начать успешную крупномасштабную десантную кампанию на горных Балканах с их суровыми географическими условиями.
Единственные и часто упоминаемые переговоры о послевоенном будущем Европы, на которых столь многословно упоминались сферы интересов и сферы влияния, состоялись в Москве между Черчиллем и Сталиным 9 октября 1944 года.⁴ Результатом этой встречи стало печально известное "процентное соглашение", в котором, казалось, была сделана попытка установить взаимоприемлемые сферы влияния для Советского Союза и западных держав в Восточной и Центральной Европе и на Балканах. Хотя многие обвиняют Черчилля в том, что он бездушно бросил эти страны на произвол судьбы, на самом деле он, скорее всего, хотел вступить в игру со Сталиным, пытаясь проверить его намерения относительно будущего этого региона. К моменту этой встречи в начале октября 1944 года большинство младших союзников Германии последовали примеру Италии и капитулировали - Румыния в августе, Финляндия и Болгария в начале сентября, а перемирие с Венгрией казалось неминуемым, поскольку делегация, направленная адмиралом Хорти, как раз вела переговоры в Москве, и 11 октября было подписано предварительное соглашение о прекращении огня. Таким образом, прямо во время встречи Сталина и Черчилля можно было реально ожидать, что восточный фронт очень скоро резко переместится в центр Венгрии, где Красная армия будет сражаться с немцами при поддержке румынской, болгарской и венгерской армий. Этот сценарий предполагал быстрое продвижение фронта на запад, и к концу 1944 года Советы, возможно, достигнут Австрии. Таким образом, Черчиллю пришлось считаться с тем, что практически все страны Восточно-Центральной Европы будут освобождены и оккупированы советскими войсками в относительно короткий срок. При такой перспективе надежд на сохранение реального западного влияния в этих государствах было немного. Таким образом, относительно высокие цифры, предложенные Черчиллем и "принятые" Сталиным для западных союзников (Венгрия - 50%, Югославия - 50%, Болгария - 25%, Румыния - 10%), можно рассматривать как "щедрый", но абсолютно циничный жест советского лидера, призванный подпитать предполагаемое стремление Черчилля к самообману, а не как реальный раздел сфер интересов. Примечательно, что через день "советские" цифры для Венгрии и Болгарии были изменены Молотовым и Иденом до 80 процентов, что гораздо более реалистично отражало истинные намерения Кремля. Увеличение на 5 процентов для Болгарии было относительно небольшим, поэтому его можно было считать корректировкой, но 30-процентная успешная сделка в пользу Москвы по Венгрии просто непонятна, если предположить, что днем ранее Сталин и Черчилль серьезно говорили о 50 процентах. Хотя Югославия все еще выглядела как пятьдесят на пятьдесят, в тот момент Сталин мог быть уверен, что под властью Тито страна будет прочно находиться в советской сфере, что бы ни предполагали британцы.