Я ввел новую категоризацию международных конфликтов, произошедших во время холодной войны, отделив настоящие кризисы от псевдокризисов; ведь не каждый кризис, произошедший в эпоху холодной войны, был связан с холодной войной в том, что касается его главного героя. Так, в частности, все внутриблоковые конфликты советского блока не были в этом смысле настоящими кризисами, поскольку, несмотря на то, что утверждала их пропаганда, они не выходили за рамки сотрудничества сверхдержав, а именно не создавали реальной угрозы интересам противостоящего военно-политического блока. Они не бросали вызов европейскому статус-кво, сложившемуся после Второй мировой войны, и, следовательно, не нарушали отношений между Востоком и Западом. Такими псевдовосточно-западными кризисами, имевшими эффект только на уровне общественного мнения и пропаганды, были восстание в Восточной Германии в 1953 году, восстания 1956 года в Польше и Венгрии, вторжение в Чехословакию в 1968 году и польский конфликт 1980-81 годов. Разумеется, это были серьезные внутренние кризисы, как в странах, где они происходили, так и в советском блоке как таковом. К ним добавился Суэцкий кризис 1956 года - серьезный конфликт, который произошел параллельно с Венгерской революцией, но не оказал влияния на отношения между Востоком и Западом. Скорее, это был внутриблоковый конфликт в рамках западного альянса, поскольку советское руководство реалистично оценило ситуацию и решило не ввязываться в нее, не желая напрямую противостоять Западу в деле защиты Египта. Описанные выше кризисы принципиально отличались от других, которые действительно приводили к серьезному столкновению интересов Востока и Запада, а некоторые из них создавали возможность общей военной конфронтации между Востоком и Западом. Такими реальными кризисами холодной войны были два Берлинских кризиса (1948-49 и 1958-61 гг.), Корейская война, кризис китайских шельфовых островов в середине и конце 1950-х годов и Кубинский ракетный кризис. Война во Вьетнаме и советское вторжение в Афганистан были особыми случаями реальных кризисов. Эти кризисы представляли реальную угрозу миру во всем мире и оказали длительное влияние на отношения между Востоком и Западом как в свое время, так и в долгосрочной перспективе, в отличие от псевдокризисов.
Я заново открыл для себя (и превратил в доктрину) политику "активной внешней политики", объявленную советским руководством весной 1954 года и призванную повысить приспособленность государств советского блока к жизни в международном обществе и возможности маневрирования для всего блока. С этого момента Москва призывала своих союзников как можно эффективнее использовать свой международный авторитет, достигнутый или планируемый при советской поддержке, для повышения репутации и влияния восточного блока на международной политической арене. Особенно с середины 1960-х годов и вплоть до краха коммунистических режимов в Восточно-Центральной Европе эта стратегия стала эффективной моделью сотрудничества между государствами советского блока в области внешней политики.
Я разработал концепцию эмансипации государств советского блока. Хотя этот термин уже использовался Бжезинским в ограниченном смысле для изображения меняющихся отношений между Москвой и ее союзниками на основе общедоступных источников в середине 1960-х годов, моя концепция основана на обширном многоархивном исследовании и представляет собой процесс постепенной эмансипации этих государств в трех направлениях: в их отношениях с Советским Союзом, с Западом и с третьим миром. В результате, начиная с середины 1950-х годов, государства Восточной и Центральной Европы могли становиться все более приемлемыми акторами международной политики, чтобы успешнее продвигать политические цели советского блока в области отношений между Востоком и Западом, а также в третьем мире.
Я отметил, что примерно в 1955-56 годах советская дипломатия, стараясь сохранять активность в отношении Запада в целом, начала уделять особое внимание и нейтральным странам. В Москве было распространено мнение, что "движение за нейтралитет" растет не только в Азии и на Ближнем Востоке, но даже в таких странах НАТО, как Западная Германия, Дания и Норвегия. Была переформулирована и сама категория нейтралитета. В отличие от традиционного западного типа нейтралитета (Швеция, Швейцария), финская модель из доселе уникальной превратилась в общеприменимую: это был восточный тип нейтралитета. Главным объектом этой новой политической линии стала Австрия после заключения государственного договора и объявления нейтралитета в 1955 году. Некоторое время советские руководители всерьез полагали, что у этой страны есть все шансы последовать финской модели в своей внешнеполитической ориентации.