– В Москву собирался везти? – поинтересовался майор, входя в комнату. И тут же застыл на месте. – Марина, пойди сюда, – позвал он. – Да плюнь ты на него, он не развяжется. Я как следует затянул. Смотри. Тебе эта комната ничего не напоминает?
Марина взглянула и обомлела. Конечно, это была та самая комната, в которой и велась видеосъемка.
Те же обои, те же занавески на окнах. И кровать та же – сексодром.
Тихий приют милой старушки…
– Так у тебя, значит, в одной комнате иконостас висит, – сказал Вербин, возвращаясь назад и буравя Маргариту Васильевну взглядом, – а в другой комнате детишек насилуют? Так получается, да? И лампадку не гасила?
– Меня это не касается, – коротко и злобно ответила старуха, оскалившись.
– Меня сын попросил помещение предоставить. Кто же сыну своему не поможет?
– А деточек не жалко было? – убирая руки за спину, чтобы удержаться и не ударить старуху, спросил майор. – Деточки маленькие, их не жалко было? Они ведь вроде не инородцы и не сектанты.
– Нет, – отрезала Маргарита Васильевна. Она будто выплевывала слова, и они вылетали с ее языка веские, жалящие. – Ублюдков этих не жалко. Они все равно неполноценные.
Марина, оценив состояние Вербина, тихонько подошла сзади. Взяла за руку, потянула к себе.
– Не надо с ними разговаривать, – сказала негромко, успокаивающе. – Не надо, побереги себя. Это бесполезно. Есть такие люди…
– Нет таких людей, – оборвал ее Владимир. – Подонки такие бывают. А людей таких нет.
Марина хотела возразить, что подонки тоже люди, но смолчала: это был уж слишком философский разговор.
Эпилог
На другое утро выяснилось, что Артем в школе страшно простудился – там окна не заклеены и дует из всех щелей. Пришлось срочно взять больничный по уходу за ребенком, и всю неделю Марина просидела дома.
Она давала лекарства, микстуру, делала компресс на ночь и строго следила за тем, чтобы Артем побольше пил: специально сбегала на рынок и купила клюкву, из которой сварила морс, как велела докторша из детской поликлиники.
Но мысли ее были далеко. Даже ночью, когда сын просыпался от температуры и плакал, Марина утешала его, ложилась к нему в постель, но думала о другом.
И, словно почувствовав это, однажды вечером в гости пришли Вербин с Лукоморовым. Поскольку грянули ранние морозы, оба были одеты в дубленки и пыжиковые шапки – униформу мужчин среднего класса в провинциальных городах.
Выглядели они хорошо – красивы и веселы.
Они принесли букет цветов для Марины и маленький круглый торт «Сказка» – для Артема.
– «Детям – мороженое, бабе – цветы», – процитировал Вербин. – Но поскольку дети простужены, то вместо мороженого – тортик.
А Лукоморов торжественно достал из полиэтиленового пакета банку с домашней заготовкой – помидоры и перец.
– По новому рецепту, – важно пояснил он. – Сами еще не пробовали.
Прокуратура выдала ордера на арест всех участников преступной группы. Не взяли под стражу только Маргариту Васильевну – по старости и болезненности.
Сбежать она все равно не сможет, а сажать ее в камеру – себе же больше хлопот.
Вадима задержали вечером того же дня, что и Сергея Сергеевича.
Когда Лукоморов тактично вышел на лестничную площадку покурить, Вербин негромко произнес, наклонясь в сторону Марины:
– Кстати, я хотел тебе сказать. Если тебе это почему-либо важно… В общем, этот твой Вадим сам не занимался сексом с детьми. Он только снимал на камеру, а потом отвозил кассеты в Москву на продажу и для тиражирования.
– То есть был организатором? – уточнила Марина и сжалась всем телом от гадливости.
– Ну, – пожал плечами Владимир, которому самому было неловко от этого разговора, – я тебе сказал. Все-таки он отец твоего ребенка, и я думал, что для тебя важно. Организатор или нет и как у них там были поделены роли – это потом суд окончательно установит. Но детей твой Вадим лично не трогал – это я хотел тебе сказать. Это делал только Сергей Сергеевич, но он, кажется, действительно больной человек.
– То есть его не посадят? – вскинула на майора глаза Марина.
Вербин засмеялся и налил себе еще чаю из электрического самовара, уютно стоящего у Марины на кухне в уголке.