Может, он и меня сейчас ненавидит, подумалось вдруг мальчику, когда он открывал дверь в коридор. Может, он только притворяется, что любит меня. Может, он лжет, когда говорит, что всегда будет заботиться обо мне. Но это ничего. Всё это ничего. Главное, что с ним всё хорошо, и он жив.
- Рицка, - голос Сеймея заставил его остановиться на пороге и замереть. Рицка услышал, как Сеймей поднялся с пола, но не обернулся. – Я только хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Ты мой брат. Только мой Рицка. Я всегда буду любить тебя таким, какой ты есть.
Рицка закрыл глаза. В тот момент ему казалось, что если сомкнуть веки, слёзы не смогут пролиться. Но слёзы так и не пришли, и Рицка снова открыл глаза, посмотрел на уходящую вниз лестницу и широкую полоску света из кухни и сказал:
- Я тоже тебя люблю, Сеймей. Ты это и так знаешь. Но…
- Но? Что «но», Рицка? – Сеймей теперь стоял совсем близко, так, что его дыхание едва не касалось шеи.
- Но иногда мне кажется, что у тебя нет лица. Что вместо тебя на меня смотрит чёрная зияющая пустота. Что ты вот-вот рассыплешься в пепел.
- Рицка… О чём ты говоришь?
Испуг. Как редко можно услышать его в твоём голосе, Сеймей.
И Рицка вдруг обернулся к нему, и на губах его заиграла беспечная улыбка, а во взгляде не осталось и тени печали, и он сказал:
- Ничего. Забудь. Это я глупость сказал! Пойдём ужинать! Мама, наверное, уже заждалась нас, - и он поймал Сеймея за рукав и потащил за собой.
Это ничего, повторял про себя Рицка, не переставая улыбаться. Он действительно очень хотел, чтобы у них была нормальная семья, но это ничего, что всё равно всё не так. И не будет так. Никогда уже не будет, как раньше. Это тоже ничего.
*
Иногда Рицка думал о том, какие воспоминания он забрал бы с собой, если бы мог это сделать. Как если бы он спешно собирался в дальнее путешествие, и ему требовалось бы закинуть в рюкзак кое-какие вещи, самые необходимые. А остальное оставить. Навсегда. Выбрать только самые важные моменты своей жизни, а про все прочие забыть, как будто их и не было никогда.
И сегодня за ужином Рицка добавил в свой рюкзак ещё одно воспоминание, которое он обязательно захватил бы с собой в другую жизнь, если бы ему вдруг пришлось умереть или вернуть тело настоящему Рицке. В этом воспоминании Сеймей улыбался точно так же, как сейчас и был так похож на того, другого Сеймея, которого Рицка любил когда-то давно. Два года назад, незадолго до его «смерти».
- Сеймей, я не люблю глупых людей, - сказал тогда мальчик. Его голос был сонным и тихим. Фраза повисла в тёплом неподвижном воздухе. Ни дуновения. “Интересно, если ветер сейчас не дует, почему облака плывут так быстро?”, - думал он.
- Правда? Раньше ты никогда не обращал на это внимания, - в той же ленивой манере ответил Сеймей.
- Хм… - Рицка нахмурился. Мысли разбредались в разные стороны. Их нельзя поймать. Нельзя коснуться. Он думал об облаках и ветре, о словах Сеймея и о тех вещах, которые он изо всех сил старался понять. – А какой я был раньше?
- Ну… Я бы не сказал, что ты очень уж изменился, Рицка.
Солнце вышло из-за облака и теперь светило в глаза. Мальчик прищурился и спросил:
- Но ведь изменился же? Каким я всё-таки был? Привередливым в еде? Мама что ни скажет, я всё должен не любить. Безответственным? Почему маме не нравится, если я сам встаю в школу? Или если учу уроки…
- Рицка, ты думаешь о всякой ерунде.
- Неправда! Для меня это очень важно! Я просто хочу понять. Если я чего-то не понимаю, то не могу это просто так оставить! И ещё… скажи… я был глупым?
Сеймей рассмеялся, повернулся к нему лицом. Его волосы очень красиво блестели на солнце, переливаясь множеством оттенков иссиня-чёрного и тёмно-фиолетового. На губах играла лукавая улыбка, глаза прищурились, и Рицке казалось, что в их непроглядной тьме он может увидеть отражение собственного взгляда.
- Ты такой милый, Рицка, - сказал Сеймей.
- Не придуривайся! – хочется злиться, но на него не получается. – Я же серьёзно спрашиваю! Если не ответишь, я буду думать, что как был дураком, так им и остался!
Сеймей продолжает улыбаться, но глаза темнеют, рождая серьёзность, оттенённую напускной снисходительностью.
- Почему ты так стремишься быть умным?
- Потому что… - на секунду Рицка теряется, а потом снова продолжает. – Потому что я хочу быть самостоятельным. И решать сложные задачи, и отвечать на сложные вопросы. Как взрослый.
Сеймей вздыхает и отворачивается.
- А вот мне очень не хочется, чтобы ты взрослел, Рицка. Я бы хотел, чтобы ты всегда оставался для меня таким, как сейчас.
- Но ведь это невозможно. Я всё равно вырасту.
- Да… - задумчиво произносит Сеймей и повторяет едва слышно. – Да.
Лёгкий ветерок приятно холодит разгорячённую кожу.
Рицка думает о том, почему взрослые не хотят, чтобы дети взрослели. Разве это не здорово - быть высоким, сильным, умным и самостоятельным? Наверное, всё-таки не так уж и здорово. Что утрачиваешь, приобретая чувство уверенности и самодостаточности? Что отдаёшь взамен и навсегда?
Они лежат на широком клетчатом покрывале под раскидистыми ветвями вишнёвых деревьев и смотрят на небо. Солнце снова скрывается, и можно разглядеть причудливые очертания пышных белых массивов облаков. В такой хороший день думать о чём-то серьёзном – просто преступление.
Рицка улыбнулся со всей беспечностью, с какой только может улыбаться двенадцатилетний ребёнок, и заявил:
- Вон то большое облако похоже на медведя.
- Ага. На большого белого арктического медведя, - согласился Сеймей с улыбкой.
Рицка вытянул руку, прищурился и указал пальчиком на облако поменьше, рядом с медведем, который уже начал расплываться и терять форму.
- А вот это похоже на маленький игрушечный самолётик.
- М-м-м… А по-моему, оно похожу на птицу, - сказал Сеймей. – На ястреба, который зажал добычу в когтях.
- Сеймей! Какой ужасный образ! Я лучше буду думать, что это самолёт!
- Конечно. Как хочешь, – он снова обезоруживающе улыбнулся.
Когда им надоело валяться, Сеймей предложил сходить за мороженым. Они шли, держась за руки, и смеялись, ощущая на себе взгляды умиляющихся людей. Такой красивый юноша и такой милый ребёнок. Такие похожие черты. Такие разные улыбки. Крепкие нерушимые узы крови. Братья.
Тающее мороженое. Пойманные в объектив улыбки перепачканных губ. Весёлый гомон парка в выходной день. И так просто хочется смеяться.
Сеймей. Сейчас он засмеялся совсем как тогда. И Рицке хотелось, чтобы он смеялся, а то за столом было так тихо, что ему казалось, будто это и не день рождения вовсе.
И Рицка тоже засмеялся, подхватив мамин смех, когда Сеймей рассказал какой-то весёлый случай. Он казался сейчас таким непринуждённым, словно и не было у них никакого важного разговора наверху. Словно это и не он вовсе говорил все эти ужасные вещи про Соби, и не он смотрел на Рицку с тихой затаённой злобой.
Да, Рицка хотел бы помнить именно такого Сеймея, а не того незнакомого страшного человека во сне, рассыпающегося в пепел у него на глазах.
- Мальчики мои, любимые! – воскликнула Мисаки. – Я так рада! У нас получился такой замечательный семейный праздник! Как же я скучала без вас, и как хорошо, что вы наконец-то вернулись к своей маме!
Она остановила взгляд на Рицке, отчего тот сразу замер, сжав в руке палочки.
- Ты стал такой красивый, Рицка! – она заулыбалась в каком-то странном, преувеличенном восхищении. Исступлённом восхищении. – И это даже хорошо, что твои друзья не пришли! Ведь это наш праздник, семейный. И нам так хорошо втроём, что никто больше не нужен.
Рицка заметил, как моментально напрягся от этих слов Сеймей, как напряглась непроизвольно его рука, а глаза сузились. И Рицка поспешил отвернуться, чтобы не видеть этих перемен.
И в тот же миг что-то кольнуло у него в груди, так сильно, неожиданно и больно, что он вздрогнул, и палочки выпали из руки. И сотни маленьких невидимых иголочек пронзили кончики пальцев, в висках застучало, а сердце перешло на галоп. Рицка поморщился, пытаясь прогнать неприятное ощущение. К горлу подкатила тошнота, и от вида остатков еды на тарелке он едва не потерял сознание.