Мама ничего не замечала, она продолжала говорить как будто сама с собой и смеяться, а вот Сеймей не спускал с него пристального напряжённого взгляда. Заметил. Это плохо. Как же это всё-таки плохо.
- Мне… мне нужно отлучиться ненадолго, - сказал Рицка, поднимаясь на нетвёрдые ноги.
- Рицка? Что-то случилось? – Мисаки перестала смеяться и протянула было руку, чтобы коснуться его. – Ты так побледнел! Нехорошо себя чувствуешь?
- Нет, мам. Всё в порядке. Я сейчас вернусь. Налей пока чаю, - ему удалось вымучить улыбку, и Мисаки сразу успокоилась и продолжила свой рассказ неизвестно для кого.
Сеймей проводил Рицку всё тем же сосредоточенным внимательным взглядом. Можно даже сказать, любопытным.
Он всё понял. Всё понял, стучало у мальчика в голове, когда он выбежал в прихожую и приник к запотевшему оконному стеклу.
Так и есть. В сгущающейся тьме вечерней улицы стоял Соби. Стоял, подняв голову, и, очевидно, пытался разглядеть хоть кого-нибудь в тёмных окнах.
- Ты помнишь, - прошептал Рицка, прижимая пальцы к стеклу и улыбаясь, позволяя вырваться искренней радости, позволяя себе улыбаться не для кого-то, а просто потому, что хочется. Соби не забыл про его день рождения!
Последний раз они виделись неделю назад. И разговор тогда вышел совсем короткий и какой-то нескладный. Они говорили словно бы украдкой и совсем даже не то, что хотели сказать, потому что сказать хотелось так много, что мысли путались, а Сеймей должен был появиться с минуты на минуту.
Сеймей запретил им видеться. С такой же лёгкостью, с какой он приказал Соби идти к Рицке, любить и защищать его, он теперь велел ему оставить Рицку в покое, потому что теперь он сам будет делать всё вышеперечисленное. И любить, и защищать, и всё что угодно.
- А ты ему никто, - сказал он тогда. – Ты был заменой.
И Рицка протестовал, но никто его не слушал. И Соби тогда улыбнулся и сказал, что Сеймей прав. И Рицка даже обиделся и рассердился на него за это.
А вечером того же дня Сеймей сказал ему, что если связь, точнее её зачатки, начнут проявлять себя, то это скорее пройдет, если он больше не будет видеться и общаться с Соби. И что скоро он вообще забудет о существовании этого бойца, как о досадном недоразумении.
Рицка схватил с вешалки куртку и, засовывая руки в рукава, одновременно пытался влезть в кроссовки.
- Соби… Соби, - шептал он. – Я сейчас.
И перед глазами всё плыло: прихожая, свет из кухни, лестница наверх, ваза с красными цветами, тёмные окна и снег. И было так жарко, что, только надев куртку, он сразу захотел сбросить её и бежать прямо так в холодную темноту.
Наверное, у меня подскочила температура, думал Рицка и тут же снова: «Соби пришел!» Не забыл всё-таки! И радостная улыбка, и яркие пятна румянца на белых щеках, болезненная испарина на лбу, и странный шум в ушах, и ноги как будто чужие.
- Перчатки не забудь.
Мальчик вздрогнул, испугавшись этого неожиданного голоса совсем близко.
Сеймей стоял перед ним, преградив путь. И таким незнакомым показался он сейчас Рицке, что тот невольно отшатнулся, одновременно признавая и не узнавая брата. Сеймей стоял, сложив руки на груди и склонив голову набок, отчего свет из кухни освещал только половину его лица, а другая половина оставалась погруженной во тьму, так что даже глаз не было видно, и трудно было определить, с каким выражением Сеймей смотрит на него. И что-то неестественное было в его казалось бы, непринуждённой позе, какое-то внутреннее напряжение, которое он как будто всеми силами старался замаскировать.
- На улице холодно, - сказал он. – Я советую тебе захватить перчатки, Рицка.
- Ты… дашь мне пройти?
- Действительно так хочешь увидеть Агацуму?
- Ну разумеется! Он же пришел поздравить меня! Нехорошо заставлять человека мёрзнуть на улице!
- Хм, - Сеймей усмехнулся. – Но он не может даже переступить порог, потому что я запретил ему. И стоит сейчас там как побитая собачонка. Неужели он не вызывает у тебя отвращения, Рицка?
- Сеймей! Прекрати говорить все эти ужасные вещи! Это очень плохо с твоей стороны, сказать так о Соби!
- Он не зайдёт сюда. Никогда больше не зайдёт. Но ты можешь выйти к нему. Ненадолго. Мне больно смотреть, как связь мучает тебя. Хотя было бы лучше стерпеть и не поддаваться её зову. И запомни, что это в последний раз. И ещё запомни, что только к тебе я проявляю такое снисхождение.
- Я знаю.
И снова тошнота подкатила к горлу, только на этот раз она была как будто несколько иного рода. Это было отвращение, неприятие того, что говорил Сеймей. Но спорить сейчас – значит потерять последний и единственный шанс увидеть Соби.
- Дай пройти! – не выдержал мальчик.
- Рицка, ты ненавидишь меня? – тонкие губы Сеймея изогнулись в улыбке, которая никак не шла к серьёзности вопроса.
- Что за чушь! Конечно, нет! И пропусти уже меня! – Рицка сорвался на отчаянный крик, потому что с каждой секундой бесполезного стояния в тёмной прихожей ему казалось, что жизнь уходит. Пока он стоит здесь, жизнь проплывает мимо всё быстрее, быстрее, с огромной скоростью и скоро она совсем оставит его.
- Не кричи. Напугаешь маму, - Сеймей вздохнул, и вздох тоже вышел какой-то неестественный, как и сам Сеймей, как и всё в эту минуту. – Ладно, - он отошёл от двери. – Я пока побуду с мамой. Займу её чем-нибудь. Ты же знаешь, её нельзя надолго оставлять одну. А ты не задерживайся. Я буду ждать тебя к чаю.
Рицка ничего не сказал в ответ и кинулся к двери, открыв её одним рывком настежь. Воздух, показавшийся ледяным после духоты прихожей, обдал лицо и грудь. В отрезке тусклого света фонаря кружились снежинки, но, долетев до земли, тут же таяли. И Соби стоял в этом отрезке света, крошечном луче посреди мрака и холода, засунув руки в карманы пальто и опустив голову. Наверное, он уже устал высматривать Рицку в окнах. От всего этого устал.
О чём ты думаешь сейчас, Соби? Тебе тоже больно?
Огни соседних домов, тихая улица, и две встретившиеся друг с другом полоски света: одна от фонаря, другая — из открытой двери дома, искрящийся в этом свете снег. Если бы только можно было сделать сейчас моментальное фото и оставить его в памяти. Запечатлеть этот момент, как Соби поднимает голову и встречается с ним удивлённым взглядом, а потом, как будто весь успокоившись, опускает напряжённые плечи, и тонкая паутина морщин на лбу разглаживается, и в глазах его Рицка видит отражение света, и Соби произносит с облегчением только одно:
- Рицка, - и улыбается.
- Соби! – мальчик с силой захлопнул за собой дверь и побежал к нему. Он никогда не думал, что расстояние в несколько шагов может оказаться таким длинным.
- Ты пришел, Соби! Не забыл! – оказавшись рядом с ним, Рицка резко остановился, как будто споткнулся. Ему хотелось обнять Соби, но вместо этого он только потупился и отвёл взгляд от такой смущающей улыбки и пристального внимания. Соби смотрел на него так, словно хотел запомнить. И он был такой привычный и родной. Запах табака и вместе с тем свежести, тёплые руки и осторожные, внимательные ко всему пальцы, складки одежды, сидящей всегда идеально на тонкой фигуре, белоснежные, будто бы шёлковые бинты, и всё та же улыбка – соскучившийся взгляд отмечает всё, впиваясь в каждую деталь утончённой красоты любимого человека.
- Разве я мог забыть про день рождения Рицки? – усмехнулся Соби.
- Соби.
И больше сказать как будто и нечего. И голова словно всё ещё немного кружится, а ноги так и не обрели твёрдую почву. И Рицка видит, что Соби своим пристальным и одновременно ненавязчивым взглядом замечает в нём все изменения: нездоровую бледность его лица в сочетании с ярким лихорадочным румянцем, прерывистое дыхание, слетающее короткими вздохами с обветренных губ. Соби всё видит, но ничего не говорит и ничего не спрашивает, зная, как Рицка не любит, когда его жалеют. Видит даже его растерянность от незнания, что говорить и делать дальше. И Соби избавляет его от необходимости думать и что-то решать, просто обхватывая крепко обеими руками и прижимая к себе.