Муниципальная школа требовала от своих учеников строгой дисциплины. Школьной формы тогда еще не было, но он нас требовалось постоянно носить бейджик с именем и канареечно-желтую шляпу. По утрам двери школы открывались в восемь часов десять минут и закрывались в восемь двадцать. Два ученика из старших классов стояли у ворот, записывая имена опоздавших, а также тех, кто пришел без бейджика или желтой шляпы. Приходить раньше тоже было запрещено. Ученик, явившийся в восемь часов девять минут, тоже получал взыскание. По дороге в школу мне часто приходилось замедлять шаги.
В восемь тридцать начиналось общее собрание учеников во дворе. Мы выстраивались в линейку по росту, потом все классы поочередно приветствовали директора, который произносил перед нами речь. Он был очень словоохотлив и постоянно рассказывал нам притчи, в основном проповедующие конфуцианскую мораль почтительности, скромности и душевной гармонии. Мы слушали его, стоя неподвижно, не шелохнувшись, потом переходили к физическим упражнениям, называемым радиогимнастикой — это было послевоенное изобретение, популяризованное национальной радиостанцией NHK. Все вместе мы выполняли одни и те же упражнения под аккомпанемент магнитофонной записи. По понедельникам собрание продолжалось немного дольше обычного. После гимнастики пели национальный гимн, глядя на поднимающийся флаг.
На протяжении всего обучения учителя постоянно говорили нам о первостепенном значении коллективной гармонии. Оригинальность не считалась добродетелью; нужно было приспосабливаться к норме, делать как все, растворяться в массе. Демонстрировать излишние способности не значило оказаться на хорошем счету. В таких условиях роль первой ученицы становилась чем-то шизофреническим. «Когда один кол в заборе выше остальных, его надо забить в землю или подпилить», — говорит японская пословица. Мне приходилось постоянно скрывать свою истинную натуру.
В семь с половиной лет мне поставили диагноз «близорукость». Мой отец носил очки; их пришлось носить и мне. Я бы предпочла контактные линзы, но врач был неумолим: я была еще слишком мала для этого.
Красная оправа детских очков уничтожала всю красоту глаз и ставила преграду в общении с другими детьми. Мое лицо лишилось всякого выражения. По сути, я была всего лишь ходячим мозгом.
Я носила короткую юбку на лямках, в то время как неожиданно нахлынула мода на мини-юбки в стиле Твигги: вельветовые, с широким поясом на заниженной талии, не доходившие до колен, выступающих над высокими лакированными сапожками. Я очень хотела одеваться как она, но юбок такого фасона для маленьких девочек не существовало. Лишь мой пуловер из джерси в коричнево-бирюзовую полоску был более-менее в стиле шестидесятых годов. Я прятала под него лямки от юбки и вместо белых носков носила темные обтягивающие гольфы, пытаясь хотя бы отчасти уподобиться «Тростинке», колышимой ветром.
Окружающие даже вообразить не могли, какое большое значение я придаю своей внешности — равно как и заподозрить во мне пристрастие к элегантности. Они хвалили мои оценки в дневнике, но никогда не говорили комплиментов по поводу моей внешности. По их мнению, я не имела права быть одновременно прилежной и кокетливой; это были несовместимые вещи.
Я даже не знала, была ли я уродлива или привлекательна. Когда я выходила из ванной, то видела в зеркале симпатичную девушку, но, когда надевала очки, черты лица сразу становились суровыми, и оно теряло весь свой шарм. Невозможно было понять, могу ли я нравиться.
Свою фрустрацию я компенсировала игрой воображения, развитого благодаря чтению.
Эта новая страсть захватила меня с открытием греческой мифологии. Я восхищалась божествами Олимпа с их влюбленностями, ревностью, непостоянством. Они потакали всем своим сердечным прихотям с невероятной легкостью. Еще не сознавая постоянно присутствующей во всех этих историях сексуальности, я воодушевленно изучала искусство соблазнения.
В восемь с половиной лет любовь все еще оставалась для меня абстракцией, когда появился прекрасный принц.
Это произошло с началом очередного музыкального поветрия. На «японском английском» новый жанр был окрещен group sounds — направление поп-музыки, заданное «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Новые группы называли себя по-английски «Тигры», «Пауки», «Ягуары»… Музыканты, в основном от семнадцати до двадцати двух лет, носили длинные волосы, иногда постриженные под горшок, как у Пола Маккартни, иногда лесенкой, как у Кейта Ричардса, и одевались по лондонской моде. Конечно, их внешний вид, заимствованный у западных поп-звезд, был немного карикатурным, но, сильные своей триумфальной молодостью, они совершили настоящую революцию в японских клубах, где до тех пор играли в основном музыку популярно-ретроградного стиля. Они вызвали у подростков настоящий взрыв страстей, и каждая новая пластинка становилась хитом.