Я бросаю тест на журнальный столик в комнате для персонала. Тёмно-зелёные глаза Алёны удивлённо расширяются, и мне остаётся только закрыть лицо руками.
— Капец, подруга, — качает головой Щеглова и нервно закуривает. — И какой срок?
— Недель шесть, наверное, — я лишь гулко сглатываю, пожимая плечами. От едкого запаха табака меня мутит, солёные дорожки слёз неприятно щекочут кожу щёк.
Бледная и зарёванная, я наверняка выгляжу жалко. Ничего не поделаешь: сильные девочки тоже плачут. И Алёна — единственная, с кем я могу поделиться своей проблемой. Уверена, она не станет болтать о моём позорном залёте на рабочем месте.
— Что делать будешь? — осторожно интересуется моя собеседница. — Ты ему вообще рассказала?
— А зачем ему рассказывать? Моя вина: надо внимательнее следить было. Он ведь думал, всё безопасно… Грязные пелёнки в его планы точно не входят.
Я снова вздыхаю, потирая гудящие виски. Будто от этого тяжёлые мысли будут бить не так настойчиво… Второй внебрачный ребёнок тебе точно нафиг не сдался, уж я уверена. Качнув головой, стираю следы излишней сентиментальности с лица. Неопределённо смотрю на Щеглову:
— Алён, ты же аборт от Мальцева делала. Дай мне адрес той клиники.
— Слушай, да откуда ты знаешь, что вообще входит в его планы! — звонкий голос срывается. Она промахивается по пепельнице, когда пытается потушить сигарету. — Неужели ты думаешь, что Пчёлкин твой так бы это всё оставил?
— Так, адрес дай и не истери, — спокойно повторяю я, а в груди всё клокочет от гнева. Ещё и эта нервная дрожь на кончиках пальцев… Чёрт, я становлюсь слишком раздражительной, так нельзя.
Щеглова скупо пожимает плечами, но всё же тянется к тумбочке за чистым листом бумаги. Сложив его пополам, выводит слова до противного каллиграфическим почерком. Пока пишет, бросает на меня короткие взгляды из под ресниц, мол, ты точно решила?
— Там шлагбаум… И по двору пешком метров пятьдесят, — голос Алёны дрожит, но она протягивает мне листок с судьбоносной информацией. — Подумай хорошо, Элиз. Дело твоё, но…
— Спасибо, — тихо благодарю я, едва удерживаясь от того, чтобы не скомкать бумагу в кулаке.
— Ты, кстати, до сих пор не в курсе? — лицо подруги вдруг приобретает странное выражение, и она бесцельно описывает круг по комнате.
— Не в курсе чего? — спрашиваю отстранённо.
Она останавливается у зеркала, где обычно наводят марафет наши крали. Интересно, что я уже такого пропустила? Конечно, новость с беременностью совсем выбила из привычной колеи. В последнюю очередь меня волновали мелкие интриги «Метелицы» — куда важнее были безудержный аппетит, жуткая сонливость и устремившееся к нулю либидо. А вслед за ними — дурацкая задержка, подтвердившая мои худшие подозрения.
— У офиса на Солянке массовая разборка была, — Алёна, хмурясь, опускается на край стула. — Два ножевых, говорят. Второй день менты шерстят…
Жуткие слова молниеносно врезаются в сознание, а грудь словно сдавливает под бетонной плитой. Боль до того пронзительная, словно это в меня всадили нож. Колени трясутся, пальцы опять подрагивают и коченеют. Витя… Нет, блять, пожалуйста… Я впервые всерьёз представляю бурную московскую жизнь без тебя. По проспекту несутся машины, но среди них нет моего любимого чёрного «Крузера». В «Метлу» заходят посетители, и среди их безликих фигур я не могу найти ту самую — в чёрной рубашке, закатанной по локоть. Потому что ты лежишь на красном снегу, невидящими глазами уставившись в небо.
— Да жив твой Пчёлкин, — явно испугавшись за мою реакцию, спешит продолжить Алёна: — Они с женой Белова давали показания…
И тут слёзы снова начинают катиться из глаз. Сердце колотится, вот-вот проломит мои рёбра и выпрыгнет наружу. Заявление подруги должно было успокоить меня, но накрывшее с головой чувство одиночества не отступает. Напротив, усиливается. Так значит, жена Белова… Ничего больше не разбирая в речи подруги, я лишь хватаю с дивана шубу и сумку, громко хлопаю дверью и что есть силы несусь по лестнице вниз.
Если Белов не пережил эту резню, вам с ней больше ничего не мешает. Как романтично — утешать обездоленную вдову, принять её — вашего — сына. Какое отношение я имею к этому хэппи-энду? Даже не знаю, откуда взялись такие мысли, но интуиция меня не подводит. Ты столько лет сох по ней, что…
Медленно опускаюсь на диванчик в твоём углу: уже больше месяца он пустует. Дрожащей рукой достаю из сумки ручку, с треском вырываю из блокнота листок. «Управляющему клуба «Метелица» Иванову А.С. от Новиковой Е.А. Прошу уволить по собственному желанию»… Так просто.
Горячие капли текут по щекам и падают на бумагу, чернила расплываются почти бесформенной кляксой. Вот и подошли к концу шесть лет моей блестящей карьеры. Целый отрезок жизни… Первое рабочее место, наше с тобой знакомство, мои зажигательные танцы на сцене, сплетни с девчонками, перепалки с Ивановым… Всё закончилось. Только сейчас понимаю, как сильно прикипела к этому заведению. Оно будто стало мне вторым домом. Иногда прощаться нужно, даже если от этого больно. К чёрту всё! Передо мной чистый лист. Я давно хотела работать в салоне красоты — ведь никогда не поздно, а? Может, пришло время осуществить нереализованные мечты? Прости, Артёмка… Найдёшь новую первоклассную стриптизёршу.
Без стука захожу в кабинет менеджера и молча кладу на стол заявление. Даже не жду, когда Иванов подпишет мои каракули. Сил на банальное «Что случилось?» не остаётся. Я как во сне коротко киваю управляющему и закрываю за собой дверь, чтобы никогда не войти в неё снова.
Злой мороз кусает щёки, колючий ветер пробирается под воротник и рукава шубы. Я почти не чувствую холода, только отстранённо замечаю, что болеть сейчас никак нельзя. Из-за этого могут отложить… Операцию. Я сажусь в такси, припаркованное у входа, и так же без лишних слов протягиваю водителю листок. Тот самый, который дала мне Алёна.
Мелькающие за окном огни ночной Москвы больше не приводят в восторг, на заднем сидении предательски укачивает. Малышка, ты невероятная… Отчего-то вспоминаю этот комплимент, а перед глазами вдруг предстаёт день нашей последней встречи. Тогда ты с привычным «ничего не говори и не задавай лишних вопросов» затащил меня в риелторское агентство и без слов указал, где подписать документы. В ту же минуту на стол опустилась солидная пачка американской валюты, которую кинулась пересчитывать хозяйка моей съёмной квартиры. Как ты вообще нашёл эту странную мадам? Вопрос так и останется без ответа. Ты подарил мне квартиру на улице Профсоюзной, а подарки ничего не стоят. Ведь это твои слова? Ты всегда произносил их с бессменной ухмылкой, покупая что-нибудь для меня. Тебе было так приятно делать это…
Так, выходит, я должна благодарить тебя и за этот нежданный подарочек? Я случайно опускаю ладонь на живот и невольно улыбаюсь. А ведь это не только моё, но и твоё тоже… Наше. Наверняка у него были бы твои глаза. Или у неё? Конечно, всё это неважно, но… Мысли делают круг и возвращаются на то же место. Вдруг это была бы девчонка? Шкодница и озорница, как я в детстве, но точно с твоей решительностью и упрямым характером. Так и вижу, как она бы уже года в три поколотила мальчишку в детском саду. Смешно…
Но свист шин прерывает вереницу этих нелепых рассуждений. Суровая реальность обрушивается на меня всей тяжестью. Таксист тормозит у того самого шлагбаума, за которым возвышается серое здание с надписью «Гинекология» и большим красным крестом на табличке. Я выхожу из машины, полной грудью вдыхая морозный воздух, и подхожу к стеклянной двери.
Остаётся сделать лишь один шаг, и всё останется позади.
Прости меня…