Это всё. Слева - бескрайняя заснеженная гладь моря, справа заснеженная тундра. Вверху звёзды. И тишина. Возвращаюсь к самолёту. Согреваемся движением. Когда устаём, идём в самолёт, чуть посидим на ледяных сиденьях и снова двигаемся. Трагикомичная ситуация. В самолёте сотни килограммов топлива. Можно было бы слить часть на землю и разжечь костёр. Но механик не взял сливного устройства, поскольку здесь мы не собирались заправляться топливом. В общем, по всем пунктам нарушили один из основных законов Севера:
"Летишь на день - готовься на месяц!"
Пытаюсь вспомнить, как выходили из подобной ситуации. В Восточной Сибири, когда я там работал, пилот лёгкого почтового самолёта зимой в тумане потерпел аварию. С ним был пассажир. Самолёт получил небольшое повреждение. Мы искали их три дня. За это время, чтобы не замёрзнуть, пилот сжёг самолёт. Люди остались живы. Но тот самолёт был аварийный. А нам не сжигать же исправный лайнер. Прошло четыре часа после посадки. Рабочий день наш начался рано утром, и уже сказывается усталость. Пробежки вокруг самолёта изматывают. Ребята всё больше отдыхают в креслах. Начинает одолевать сонливость. Собираю их и объясняю: дремать опасно, можно замёрзнуть. Напоминаю судьбу экипажа Ми-8, потерпевшего аварию зимой в районе Сургута. Экипаж решил добираться до базы пешком. Не доходя нескольких километров, ребята присели на корточки отдохнуть, заснули и замёрзли в этих позах. Все понимают, стараются держаться, но я по себе чувствую, как слабеет воля. С кресла вставать не хочется. Внутренний голос говорит: "Можно ещё посидеть, время есть, спешить некуда". Голова слабо кружится, и приходит сон. Слова "надо!", "опасно!", "нельзя!" уже теряют значение. Спокойно воспринимается и самопредупреждение: "Замёрзнешь!" - как будто это касается не меня. Сознание постепенно замораживается. Очень холодно.
Двадцать два часа. Начальник балка приедет в пять утра. Дотянем ли?
Спасение пришло неожиданно. Мы прохаживались у самолёта, когда в воздухе, как бы ниоткуда, повис слабый дрожащий звук. Это в абсолютной, космической тишине! Все насторожились. Может, показалось? Галлюцинация? Нет! Звук походил на работающий мотор. Но в этой глуши мотора не может быть! А звук то пропадает, то появляется. Наконец он стал постоянным и продолжал усиливаться. А минут через двадцать на полосу выехали два старых гусеничных бронетранспортёра. Это приехали работники буровой. Мы спасены! Радостные приветствия! Расспросы! Мы решили, что газовики приняли нашу радиограмму, но всё оказалось проще. Буровая установка простаивала без нашего груза. Время вылета было известно, прикинули часы на полёт, на возможную задержку и поехали в порт. Их база находилась в тридцати километрах от берега...
Мы погрузили в один бронетранспортёр груз, а в другой сели сами. Расположившись на сиденьях, мы чувствовали себя как в раю: температура была плюс пять градусов. И хотя выхлопные газы, которыми отапливался салон, проникая сквозь щели, превратили наши лица в чёрные маски, мы не обращали внимания. Главное - было тепло. Дремота одолела нас сразу, и мы проснулись только, когда приехали.
Посёлок газовиков и геологов состоял из десятка балков, расположенных буквой "П". Прежде всего мы сходили на радиостанцию и доложили на базу о неисправности самолёта. Там уже начали о нас беспокоиться. Потом гостеприимные хозяева плотно и вкусно накормили нас в столовой. Они извинились, что не могут нас развлекать: время позднее, завтра рано подъём. Температура в спальне от электрических каминов быстро поднималась, и скоро, несмотря на капли с потолка, мы заснули. Холодный и тревожный день закончился благополучно.
Утром с базы прибыл самолёт с новым блоком, и мы, поблагодарив наших спасителей, улетели.
Однако полученный урок запомнили. И позже, вылетая даже на короткое время в северные порты, брали полный комплект меховой одежды, а также ещё кое-что для согрева. Недаром знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен говорил, что на севере можно привыкнуть ко всем лишениям: голоду, усталости, неудобствам, но к холоду привыкнуть нельзя.