— Петрович, — обратился в очередной раз полковник к майору дрожащим и растроганным донельзя голосом, — ты уж не оставь ее, а то ведь она не выживет на воле. Привыкла, вишь, к людям-то.
— Михал Дмитрич, ну, что вы право такое говорите?! — отвечал Гусаров, склонившись к носилкам. — Разве можно бросить такую красавицу, да еще после того, что она совершила. Мы вон даже собираемся ходатайствовать перед администрацией Архангельской области о присвоении нашему поселению герба с изображением медведицы с медвежонком. Поэтому, еще раз повторяю: не волнуйтесь, мы все сделаем для ее комфортного пребывания среди нас. Тем более она уже показала и доказала свое неконфликтное поведение среди человеческого социума.
— Я вот еще чего хотел у тебя попросить, Виктор, — тихо произнес Митрич.
— Да, я вас слушаю, — опять нагнулся Гусаров к носилкам.
— Чую, что военная моя стезя подошла к своему финалу, — пересилив себя, проговорил Виттель. — Погодь, Петрович, не перебивай, — заметив порыв отрицания со стороны майора, произнес бывший комендант. — Так вот что я хотел сказать. На ноги-то я, конечно встану. Здоровьишком, предки не обидели, а только вот, на службу вряд ли удастся вернуться, хоть я и приложу к этому все силы. Не удастся вернуться в качестве военного, так я вернусь в качестве гражданского лица. Ты уж, хатенку мою побереги пока. Присматривай за ней. А я, глядишь, к Новому году и приковыляю.
— Да в уме ли ты старый?! — решила вмешаться в диалог Фроловна находящаяся возле своего супруга неотступно. — О чем лопочешь-то?! Куда вернуться?! Зачем?! Ай, не наслужился?! Дети, внуки ждут!
— Ша, мать! — сдвинул кустистые брови Его Величество. — Тебе слова не давали. У детей и внуков своя жизнь и свои дороги в ней. А я, как старый пень посередь тропинки буду им только помехой. Планида моя таковая — быть завсегда казенным человеком. А ты, мать, вольна в своих поступках. Я все сказал, и ты меня с этой позиции никак не сдвинешь.
Тут прозвучал сигнал, означавший начало посадки в самолет. Дюжие молодцы, отряженные исполняющим обязанности коменданта базы и руководителя поселка, для переноски раненых в самолет, ступая в ногу, дабы не сильно раскачивать носилки, двинулись по направлению к борту МЧС. Следом за ними быстро перебирая коротковатыми старушечьими ногами, семенила расстроенная вконец словами супруга Фроловна. Уже возле откинутой аппарели Митрич сделал попытку приподняться на локтях, чтобы в последний раз окинуть взором, оставленный им и ставший родным поселок, но рана в спине не дала ему этого сделать. Он, морщась от нестерпимой боли, бессильно рухнул назад, прикрывая глаза. Что ожидает его в дальнейшем? Этого не знал сейчас никто. А сам он даже не хотел думать об этом.
Этим же бортом возвращался в Москву и Вострецов, которого последние события подвигли к мысли об еще большем ускорении процесса вывода на орбиту космической версии установки. Делать ему тут уже было нечего, так как «летающая лаборатория, для которой он доставил гироскопы, была практически уничтожена, а в Москве его «пробивной» характер будет наиболее пригоден для интенсификации производства. Боголюбов, провожавший своего товарища и наставника, в этом был полностью с ним солидарен.