— Мне очень нравится здешняя атмосфера, — сказала Хаузер, восхищаясь местом, где размещался колледж. — Приятно представлять себе длинные тенистые тропинки, плиссированные юбки, наброшенные на плечи кашмировые свитеры, мужские рубашки фирмы «Брук бразерс», чесучовые брюки, легкие летние туфли без носков. Такой колледж мне по душе.
— Не думаю, — сказал Калли.
— Почему?
— Это чисто мужской колледж. Один из трех, оставшихся в стране.
— Все правильно. И такой колледж мне по душе. — Она подняла брови и широко улыбнулась. — Где же мы найдем Спирко?
— Не знаю. Надо спросить.
Хаузер заприметила четырех молодых людей, идущих по тротуару, и остановила машину перед Грэм Холлом. Выйдя из «порша», она заговорила со студентами. Да, они знают, где можно найти профессора Спирко. Через несколько дней он вместе с другим преподавателем дает концерт и репетирует, играя на виолончели, на третьем этаже Уинстон Холла, рядом с резиденцией президента колледжа на Виа-Сакра.
Трое студентов буквально навязывали свою помощь, предлагая проводить Хаузер. Но, заметив сидящего в машине Калли, они просто показали пальцами на видневшийся невдалеке, за широкой лужайкой, Уинстон Холл.
На первом этаже помещалась столовая; высокий зал наполняли печальные звуки «Вслед за мечтой» французского композитора Габриэля Фора.
Услышав музыку, они без труда нашли Спирко, сидевшего в полузабытьи, с закрытыми глазами посреди большой комнаты.
Спирко произвел на Хаузер противоречивое впечатление. Это был почти совсем лысый, пожилой человек с типично славянскими чертами. Приземистый, крепкого сложения, с бычьей шеей и крупными руками. С первого взгляда казалось, что в его руках куда уместнее была бы туба[1], чем виолончель. Но сладостная музыка, которую извлекало из инструмента нежное прикосновение его смычка, опровергало это впечатление.
Он не замечал их присутствия, и они молча стояли в дверях, пока он не закончил, тогда они вежливо похлопали и подошли ближе. Спирко сперва нахмурился, но когда узнал Калли, на лице его появилась теплая улыбка.
— Как приятно видеть тебя, Майкл.
— Привет, Борис.
— Извини, Майкл. Я теперь Джордж. Ты же не захочешь запутать моих студентов. Я и без того даю им много причин для беспокойства. — Он улыбнулся Хаузер л кивнул. — А кто твоя очаровательная подруга?
— Джули Хаузер, — представил ее Калли и шагнул вперед.
Спирко пожал его протянутую руку.
— Рад познакомиться, мисс Хаузер.
— Ты по-прежнему очень хорошо играешь, — сказал Калли.
— А ты по-прежнему очень хорошо лжешь, — с улыбкой произнес Спирко. — Какова цель твоего неожиданного, хотя и приятного визита?
— Я хотел бы потолковать с тобой о кое-каких старых делах.
— Сперва ты должен поздороваться с Аней и Катей. Они будут счастливы видеть тебя. Я приглашаю тебя и мисс Хаузер поужинать с нами сегодня вечером.
— Боюсь, что не смогу остаться. К сожалению, это деловой визит.
Хаузер обратила особое внимание на глаза Спирко, глаза человека, который умеет хранить тайны; чтобы выведать эти тайны, кое-кто, может быть, пожертвовал бы и жизнью. Приветливое поблескивание его глаз сменилось настороженным выражением.
— Мисс Хаузер тоже из Лэнгли?
— Нет. Но ты можешь говорить при ней откровенно.
— Я был очень огорчен, когда прочитал о твоих неприятностях, Майкл, — сказал Спирко. — Надеюсь, что справедливость в конце концов восторжествовала?
— Да, восторжествовала.
Спирко кивнул.
— Ты был выбран священным агнцем для заклания, мой старый дружище. Но как говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним.
— Да, ты прав. — Выражение его лица показало Спирко, что эту тему следует сменить.
— Так что тебя привело ко мне?
— Мне нужна кое-какая информация о твоем старом приятеле Николае Лубанове, — сказал Калли, называя настоящее имя Малика; только оно и могло быть известно Спирко.
Хаузер вновь заметила, как резко изменился взгляд Спирко.
Теперь он смотрел не настороженно, а холодно и пронизывающе, и ее первоначальное впечатление рассеялось: теперь она видела глаза мясника, а не музыканта.
— Вряд ли я могу назвать его приятелем, — наконец произнес Спирко. — Николай доставляет тебе какие-то неприятности?
— Трудно сказать. Можешь ли ты что-нибудь дополнить к тому, что я уже знаю, о его работе в КГБ?
— Что именно тебя интересует?
— Была ли у него какая-нибудь темная сторона?
— Темная сторона? — мрачно усмехнулся Спирко. — Я вижу, ты не в курсе той информации, которую я сообщил моим проверяющим.
— Мне ничего об этом не говорили.
— Когда Николай бежал, он подозревался в убийстве, — объяснил Спирко. — И не в одном, а во многих. В некоторых советских и иностранных городах, где он бывал подолгу, происходили зверские убийства молодых женщин.
— И ты сказал об этом проверяющим три года назад?
— Естественно. Они обещали передать информацию своему начальству и «принять соответствующие меры». Именно так они сказали, если мне не изменяет память.
— Против него были выдвинуты прямые доказательства?
— Очень сильные, но косвенные, — сказал Спирко. — Один из свидетелей видел Николая в обществе одной из его жертв в ночь ее смерти. Соответствующий отдел КГБ начал по своей инициативе энергичное расследование, но вскоре его прекратил.
— Почему?
— Свидетель был прижат к стене дома и раздавлен машиной. Прямо на тротуаре, как показали очевидцы.
— И чем все это кончилось?
— Никто не разглядел водителя, и после смерти свидетеля они не могли начать судебный процесс. Московская милиция продолжила расследование, но оно зашло в тупик. У Николая были высокопоставленные друзья. Друзья, которые предупредили, что не допустят преследования своего коллеги. — Спирко посмотрел в упор на Калли и добавил: — Судя по всему, мое предупреждение не было принято во внимание.
— Очевидно, нет.
— С трудом верится.
— Тем не менее, это так, — вступила в разговор Хаузер.
— И где сейчас Николай?
— В Шарлоттсвиле, Вирджиния, — ответила Хаузер.
— Не вмешивайтесь, — метнув на нее разгневанный взгляд, сказал Калли.
— Не вмешиваться? Эту позицию три года назад заняли ваши коллеги. И вот результат: четверо убитых.
— Убийства в Вирджинском университете? — сказал Спирко. — Да, конечно. Они похожи на те, прежние.
— Пожалуйста, никому не говори о моем посещении и о возможном участии Николая в убийствах в Шарлоттсвиле.
— Возможном участии? — возмутилась Хаузер. — Что еще вам надо, Калли, чтобы вы убедились в очевидном? Чтобы на вас обрушилась стена?
Калли еще раз метнул на нее разгневанный взгляд. На какую-то секунду Спирко остановил глаза на ее лице.
— Чем вы занимаетесь, мисс Хаузер?
— Я репортер «Вашингтон пост».
Недоверчиво-удивленное выражение лица Спирко не оставляло сомнений в том, что в присутствии Хаузер бывший офицер КГБ усматривал серьезное нарушение конфиденциальности их разговора.
— У меня не было выбора, — ответил Калли на невысказанный вслух вопрос Спирко.
— ФБР не знает о прошлом Николая и о том, что он в Шарлоттсвиле?
— Пока еще нет, — сказал Калли.
— И ты не собираешься их предупредить?
— Это решение принимаю не я.
— Ты ставишь меня в довольно затруднительное положение.
— Прости. Есть веские причины, которые я не имею права обсуждать.
— Разумеется. Всегда бывают веские причины.
— Я хотел бы знать кое-что еще.
Спирко посмотрел на Хаузер, затем перевел взгляд на Калли.
— Не тревожься, — успокоил его Калли. — Я беру всю ответственность на себя.