– Угоститесь? – шевеля полубеззубым ртом, спросил тот, что с глазом. Калинин только хмыкнул.
– Давай начинай душещипательный рассказ.
– В общем, так… – бомжик понюхал сосиски и сглотнул. Второй чуть опустил вниз ворот шубейки и принялся открывать водку. – Вы то, что это мы, не докажете.
– Подожди, – резко перебил его второй. – Сидит в тебе эта дрянь воровская… лучше я расскажу.
…Вкратце рассказ выглядел следующим образом.
Бомжиком из приятелей был только один – тот, что с глазом, кличка – Соловей, на сие время – три ходки за кражи с проникновением, группой лиц, одна ходка за умышленное причинение телесных повреждений средней тяжести, четыре освобождения условно-досрочно за примерное поведение и за участие в культмассовых мероприятиях колоний, а в общей сложности – восемь лет отсидки. Пока сидел, супруга развелась, поделила приватизированную четырехкомнатку на однушку и двухкомнатную в спальном микрорайоне, забрала сына и уехала, не сказав адреса; сын Соловья в глаза последний раз видел лет десять назад, уже и не узнает. Однушку вернувшийся из ИК-12 Соловей тут же попытался сдать в аренду, пьяным подписал договор дарения – звучат-то одинаково, – и был с позором изгнан спустя месяц, без денег, без жилья, а ему ли подавать в суд и оспаривать сделку, когда он даже в Уголовном кодексе читал только о рецидиве, смягчающих, амнистии и санкциях… Остался на улице, прибился к шалману и встретился там с другом, у которого проживал и по сей день.
У друга по имени Анатолий, прозвище Утак (из-за постоянных болезней носа он то и дело пытался засунуть его в тепло: в воротник, в шарф, а иногда даже в сгиб локтя, что делало его похожим на чистящего перья селезня), имелся свой сарай, гордо именуемый им «дачей», и три сотки земли – остальное оттяпали под шумок соседи, а Анатолий не возражал. Утак был инвалидом первой группы – чинил на предприятии тесторазделительную машину и, по старой русской традиции «отступать от правил», в нарушение всех технических норм запустил ее и полез смотреть, в чем поломка. Нашел. Сунул руку внутрь, исправлять. А поддон возьми да сорвись; левую руку под локоть отрезало, да еще и закоротившая машина начала искрить, и Утак заработал ожог сетчатки и через полгода полностью ослеп на один глаз. Тогда ему было сорок, да и сейчас он был сравнительно молодым, всего пятьдесят три, но выглядел на все семьдесят. Организация пособия не выплатила – большая сумма, тайком врученная председателю комиссии по рассмотрению несчастного случая на производстве, свое дело сделала, и виновным был признан сам Анатолий; уголовного дела не возбудили, работника уволили, пенсия по инвалидности составляла гроши, и квартиру пришлось продать хотя бы для оплаты лечения второго глаза. И та же история: жена оставила, родители умерли, из друзей – один уголовник Соловей, из жилья – только летняя дача…
В холодный предрождественский вечер два друга с птичьими прозвищами брели по улице Зеленой, бережно прижимая к себе две пол-литровки самогона, полученного от тети Симы. Точнее, одну бутылку прижимал к себе Соловей, свободной рукой поддерживая немощного друга, а вторую, вместе с нехитрой закуской, тащил Утак. Они направлялись в шалман на Березанскую, к бывшей советской проститутке, а ныне старой российской алкоголичке Дмитревне. Шли, тихо и беззлобно переругиваясь, осторожно ступая по скользкой дороге. И вдруг Утак резко остановился.
– Ты че! – чуть не упав, стал возмущаться Соловей. – Я ж те че, сука, мешок, че ли?
– Заткнись! – шепотом сказал Утак, не двигаясь. – Ты глянь…
Впереди, в трех домах от вожделенной Березанской, происходила ссора двух мужиков, то ли подвыпивших, то ли покуривших шмали. Невысокая, сутулая фигура, стоя рядом с водоколонкой, что-то доказывала на повышенных тонах фигуре напротив – пониже, с прямой спиной и вздернутой головой. Жесты обоих были нервными, чуть смазанными, разговор отрывистым. Мелькали слова – «деньги», «твои шлюхи», «партия», потом тот, что повыше, стал наступать на второго. И вдруг невысокий коротко вскрикнул: «Долг у него!» – и, захрипев, стал валиться на землю. Коротко просигналила машина. Утак даже и форму ее назвать бы не смог, но Соловей запомнил четко: маленькая, округлая четырехдверка размером чуть больше выкидыша «Автоваза» – «оки», иномарка, красного, отчетливо видимого в свете фонарей на Березанской света; номер тоже был отчетливо виден. Сутулый мужик на пару секунд склонился над лежащим, видимо, проверяя, жив тот или нет, а потом бегом побежал в сторону авто, прыгнул в него, и машинка, взвизгнув покрышками, помчалась в сторону центра города. Внимание Соловья было занято происходящими событиями, и он не заметил того, что увидел полуслепой Утак: женщину, которая вышла из ворот дома номер шесть и испуганно замерла, а потом, когда сутулый убежал, подошла к мертвому. Женщина тоже сбежала быстрее зайца, замахала на трассе рукой, и перед ней остановился темный автомобиль; она села на заднее сиденье, хлопнула дверцей. Даже после ее отъезда бомжи не шевелились, опасаясь. Через пару минут подъехало такси, сердито посигналило, потом развернулось, скрипя шинами, и уехало. Только после этого приятели рискнули подобраться поближе.