– Что вы себе позволяете! – вздернув точеный носик, фыркнула она и потянулась к телефону, но Шиманский ее опередил: взял мобильный и засунул себе в карман. Барцева задохнулась от такой наглости. – Вы что о себе возомнили? Да один звонок, и вы все с работы вылетите, если не сядете!
– Гражданка Барцева, в темпе польки-бабочки собираемся и едем в райотдел, – с усмешкой сказал Шиманский, осматривая квартиру. – Богато живете на деньги наркомафии…
– Что вы себе позволяете!
– Да что вас заклинило на этой фразе, вроде бы родители интеллигентные, а словарный запас минимальный… Ну, блядь! – рявкнул опер, испугав неожиданной сменой тона даже своих спутников. – Ты соберешься добровольно, сука наркоманская, или мне следователю звонить, пусть задерживает тебя к херам?!
Барцева попятилась.
– За что меня задерживать?
– Любовник твой, Виктор Полинков, – помнишь такого? – признался, бедолага, в убийстве Андрея Перетятько, был у тебя такой знакомый, – тут Шиманский прискорбно покачал головой, – а тебя выставил не только соучастницей, но и инициатором. Мол, спер у вас Андрей наркотики, возвращать не хотел, вот ты хахаля и подговорила – убьем, чтоб другим неповадно было.
– Что за бред…
– Бред, не бред, а свои пятнадцать получите оба.
– Пят-тнадцать чего?
– Лет, блядь! Собирайся, сука, ну!
Чтобы с ней так разговаривали, Барцева не привыкла. Более того, она просто поверить не могла, что это действительно происходит, что не снится. Как сомнамбула, она оделась и покорно вышла вслед за сотрудниками, села в белые оперские «жигули» – неловко, с трудом уместив ноги, потому что уже, казалось, целую жизнь не ездила в таких машинах. Она попросила было поехать на своей «тойоте», но все трое ответили насмешливыми взглядами.
По дороге Барцева, находясь в легком ступоре, пыталась продумать: что говорить, как выкрутиться? Если с Ильясовой все было легко, Полинков план продумал идеально, то здесь… Если сам Виктор будет настаивать, что она знала об убийстве… И как позвонить отцу, господи, как?!
Прибыв в отдел, разговорить Барцеву не составило никакого труда: прочитав явку с повинной собственного любовника, Барцева раскололась, как сухое печенье, – лишь бы не тронули ее, лишь бы не отправили в ИВС. Да, она передавала наркотики (подробное описание наркотиков, мест сбыта, производителей, получателей и контрагентов). Да, долгое время участвовала в наркоторговле, исключительно посредником (подробное описание деятельности и функциональных обязанностей). Да, героин, за который чуть не убили Соловья и его однорукого приятеля, были в пустотелой зажигалке (подробное описание зажигалки, изготовленной талантливым Полинковым), которую забрал, уходя в рождественский вечер, Перетятько: случайно, просто перепутал со своей, они одинаковые. Когда Барцева с Виктором это обнаружили, то помчались по всем местам, где мог быть Андрей, и все-таки догнали его на Зеленой, но что произошло – Александра не имеет понятия, потому что не выходила из машины и ничего не видела. Виктор зажигалку не забрал, сказав, что Перетятько ее потерял, больше ничего она не выясняла.
Обвинить ее в пособничестве по убийству не хватало доказательств, а следователь с очной ставкой тянул: родители Барцевой оказались крупными шишками, и хотя следствию поклялись не перечить и даже обещали, при необходимости, внести залог вместо задержания по 91 УПК, но все равно ухитрились через свои связи добиться, чтобы ее выпустили под подписку.
Полинков же обосновался в ИВС надолго. Вел он себя спокойно, с достоинством, пока через три камеры ему вкратце не передали, что и почему случилось с его любовницей Викторией. Вот тут он как с ума сошел, стал орать на весь коридор изолятора, что любит Вику, что будет с ней и даже что возьмет ее убой на себя. Та тоже стала вопить в ответ что-то подобное, и тишину удалось установить не скоро – только когда начальник ИВС пригрозил, что переведет одного из них в другой район, к чертям собачьим. Тогда, как прежде, стали перешептываться через камеры, фразы обрастали невиданными дополнениями, и у находящихся под стражей появилось новое, почти сериальное увлечение.
Перед уходом Калинин заскочил в ИВС и попросил дежурного узнать, не видели ли два друга с птичьими прозвищами в пальто убитого черную зажигалку.
– Зажигалка? – удивленно спросил Утак, за три дня в тепле и на халявных харчах отъевшийся и помолодевший, несмотря на гнетущую атмосферу. – Не было никакой зажигалки.
– Была, – поправил его Соловей, – поганая такая, неработающая. Мы ее у Дмитриевны в помойку выкинули.
…Когда опера вышли из райотдела, было еще светло; день стремительно прибавлялся, и солнце пыталось еще хоть немного отвоевать пространства у ночи. Несмотря на зиму, в воздухе уже витало предчувствие тепла, и ветер перестал быть колючим, стал нежным, несущим с собой мартовские дожди и запах просыпающейся черной, в тающих белых сугробах, земли.