Открыл дверь дубовую, вошёл без стуку. Не для того в вольницу подался, чтоб корчмарям евреям в пороге кланяться да на постой проситься. Сами просить должны, да в ножки кланяться. Бросил седло у двери, сам на лавку бухнулся. Мигом огляделся, нет ли кого, опасаться должного.
Никого не было вообще. Лучинки на решётке под потолком слабо освещали помещение, пустовавшее, как церковь в полночь.
- Хозяин! - крикнул зычно, словно сам тут хозяином был, да служку звал. - Ты где запропастился? Где тебя черти носят? Неси горилки мне...
В ответ тишина. Жутковато вдруг стало козаку. Пустой дом, да зажжённая лучина. Да и полночь на дворе уж наступила. Зря чертей упомянул. Как бы как раз к ним не попал - всё к тому клонилось, что не то заведение, где Божья благодать. Осмотрелся по углам, по покутям - так и есть, ничего нету. Ни лика Божьей матери, ни Николая Чудотворца образа...
Перекрестился ююю, да саблю верную к себе подтянул. Уйти ли по добру, по здорову? Вместо того спросил, решив, что не ответят - тогда и покинет.
- Есть ли тут душа живая?
- Какой горячий! - донёсся в ответ голосок. Не голос, а мёд елейный. Зажглась лучина, из подклетья вышла девица красоты неописуемой. Стройная, высокая, полногрудая. Волосы из-под платка, что золототой ручей струились, в косу не связанные.
Обмер козак, красотой зачарованный. Да тут снова кольнуло сердце, и перед глазами Оксана стала. Подумалось - не так великолепна, как эта красавица, да только этой до неё, как луне до солнца...
- А где хозяин, красавица?
- А пошто он тебе? Или я не гожа? - засмеялась, глянула лукаво.
- - Гожа, ещё как гожа. Да я не свататься зашёл, а перекусить с дороги, да выпить хорошо.
- Нету хозяина, я хозяйка. Принесу всё, что попросишь.
Повернула к коморе, сделала шаг, бёдрами качнув. Уронила через плечо:
- Любое желание выполню! - опять засмеялась и скрылась за дверью.
Чуть легче на душе козаку делалось. Раз такая красавица оком положила, значить, не пропащий ещё козак, будет и ему счастье.
Но тут же голос, что внутри сидел, промолвил печально:
«Не будет, ююю. Ушло твоё счастье к другому, а иного не встретишь...»
Горькую правду сказал. Болючую. Встрепенулся козак, стал обороняться.
«Поговори ещё. Утоплю тебя сейчас, залью горилкой. Пошто мучаешь, покою не даёшь?»
Не ответил голос. Да и не мог ответить. Ведь то сердце говорило с разумом. Разум мыслями живёт, день и ночь крутит, вертит, думает да размышляет. А сердце оно лишь тогда говорит, когда разум о больном вспоминает.
И горилки принесла хозяйка, и гуся жирного, запеченного. И так обихаживала, и сяк. То через плечо подойдёт чашу наполнить, да грудью пышной привалится, то склонится поперек стола, вырезом в свитке сверкая. Да не смотрел козак на красавицу, всё знай чашу подносил, да ус отирал. К гусю даже не притронулся, не лез кусок в горло, хоть убей.
Думал, полегчает от горилки, снимет камень с души. Да не тут то было. Только хуже сделалось, муторней. Взглянул на хозяйку, да вспомнил Оксану, и судьбинушку свою одинокую. И не выдержал - покатилась слеза, побежала по щеке.
- Ой, козак... А что это ты загорюнился? Никак плохо привечаю, иль угощение не по душе?
- Всё хорошо с угощением, хозяюшка. Вот только счастья в этом мире нет, не сыскать вовек, хоть ноги сбей.
- И какого тебе счастья не хватает? Аль сума пуста? Аль дома нет?
- И дом есть, и кошель полон...
- Так что ж тебя печалит? Неуж-то женской ласки не хватает? Такой знатный козак, вовек в то не поверю! - вновь улыбнулась лукаво.
- Ласки хватает, а вот любви нету...
- Вон оно как! - то ли сочувственно, то ли обижено склонила голову хозяйка. - И какой же тебе любви хочется?
- А такой, чтоб за руку держать, не отпуская, да в глаза глядеть, не отрываясь. Без слов, без разговоров лишних друг дружку понимать; и в вере да согласии свой век доживать...
- Вона оно как... Славный ты хлопец, козак. Звать то тебя как?
- Зовут ююю, сыном Вернидуба.
- Из каких краёв путь держишь?
- Еду я от ляхов, домой и далее, на Сечь... - сам не зная, почему, ююю вдруг стал разговорчивым. В кои веки найдётся ещё душа, что выслушает, посочувствует. - А тебя то, как зовут, хозяюшка?
- Люди Агапьей кличут...
- Что за имя такое, странное?
- Да уж какое есть. Не хуже иных. Да и я сама, плоха ли? - спросила, обернувшись кругом так, что волосы огненным хвостом развеялись. Сверкнула глазищами, блеснула зубками жемчужными.
- Пригожа...
- Так что ж у меня любви не просишь? - застыла, словно ящерка, уставилась зелёными глазами прямо в душу.