Не ответил козак. Да что отвечать? Любовь на заказ не приходит, силой не дарится. Кольнёт сердце, учуяв родное - и вот она. Пусть для других не красавица, а мышонок серый. Но для тебя она сродни Венере, богине любви небесной, и иные распрелесницы с ней ни в какое сравнение не годятся.
Такие мысли мыслил козак, да сказать не решился, чтобы не обидеть гостеприимную хозяйку.
Да говорить не пришлось. Сама всё поняла, по глазам печальным прочла.
Отвернулась обижено, пошла прочь.
- Я тебе в закутке постелю! - проронила уже без той душевности в голосе, что поначалу.
- Не стоит утруждаться, хозяйка. Я на сене лягу, на воздухе свежем. Уж больно тут у тебя накурено, дышать тяжко...
И вправду, трудно дышать было козаку. То ли и впрямь накурено было, от очага чадящего да лучин коптящих; то ли от боли сердечной. Встал, пошатываясь, побрёл во двор. И подмостить сена не успел - так и провалился в беспамятство, под копну упёршись.
***
Снилось козаку дурное.
Луна повисла над головой бледным блином, плавая в синеве ночного неба. Да не стояла на месте, а плавала, покачиваясь и глядя лениво на землю прищуренным оком. Звёзды, редкие в такую светлую ночь, перемигивались, перекликались шепотливыми голосами, посмеиваясь над пьяным козаком. Он видел их мигающие бельма, и слышал издевательский шёпот. И стала просыпаться в козаке злость на их бессовестное обсуждение.
Шире раскрыл глаза козак, да и увидел, что стоит невдалеке от него, луной озарённое, диво дивное... Дева красоты неземной, нагая, как наяда греческая. Увидела, что проснулся козак, засмеялась, будто серебра просыпала, взмахнула руками, словно жерловка, и будто взлетела, так легко закружилась, завертелась, то укрываясь длинными косами, то раскрываясь, раскинув руки, словно зовя в свои объятия. Долго ли так танцевала, луну призывая, не знал козак. Всей его сущностью завладела её неземная лёгкость, её дивные движения, будоражащие кровь. Дикое желание возникло - догнать, поймать, остановить этот танец, от которого кружилась голова и спирало дыхание. Поднялся козак, сделал шаг - и словно в тине увяз. Не слушались его ноги, хоть и держали, не давая обратно упасть. А смех красавицы зазвенел ещё громче, отдаваясь в ушах звоном колокольчиков. Не бежала она, и не исчезала. Наоборот, её танец сделался медленнее, кружение плавне, и мало помалу, кружок за кружком приближалась она к застывшему в шаге ююю, пока волосы её не всколыхнули воздух у его лица, а руки , пробежав по щеками невесомыми одуванчиками, вдруг не обняли его шею.
И увидел ююю два бездонных колодца с зелёною водой, в коих отражалось звёздное небо и он сам, растерянный и растрёпанный ото сна в стоге. Боле ничего не видел, лишь её очи, безмолвно зовущие в свою глубину. «Сделай шаг, иди ко мне... Окунись в прохладную воду, утопи печаль и оновись в моих глубинах, забудь обо всём, что было ранее, не думай, что будет далее. Живи сейчас, здесь, в моих объятиях...»
Она приблизилась ещё более, оволакивая его сонной одурью. Сквозь рубашку он чувствовал её упругие груди, бёдра жадно прижались к нему, обхватив ногу, как вьюнок охватывает дерево. Он ощутил её дыхание на свое шее.
- Возьми меня... - донеслось с выдохом, гортанно, с придыханием. Вязкая тина чуть отпустила, ушла в землю, только холодок пробежал по щиколотках. Обнял козак чудное виденье, прижал к себе, согревая в своих объятиях.
- Да ты замёрзла никак, красна девица... Жуть, как холодна...
- Так согрей меня, отдай своё тепло! - сказала она, уже не моля, а приказывая. И так звучал её голос, что выполнить приказ этот казалось наибольшим наслаждением, несущим сладкую награду.
Прижимая к себе её одной рукой, стал другой он развязывать шнуровку на рубашке, спеша скорее оголить свою грудь и прижать к ней это замерзающее прекрасное существо, жавшееся в его объятия в поисках тепла. Спешил скорее согреть её, почувствовать её грудь уже не сквозь тонкое полотно, а всей кожей. Она отстранилась на миг, помогла ему, смеясь и не отводя очей своих. Рубашка, стянутая через голову, полетела прочь. Ночной холод на миг пробежал холодной струйкой по обнажённому телу, и затем исчез, позабытый в ожидании чудесных объятий, несущих тепло более жаркое, нежели в самый жаркий день.
Розовый язычок змейкой пробежал по алым губкам, предвкушая близкое наслаждение. Не в силах больше сдерживаться, ююю прижал к себе холодное тело, растирая белую спину шершавыми ладонями. Она прижалась губами к его шее, втягивая в себя запах его кожи, руки его опустились ниже его спины, нащупывая пояс. Он и не заметил, как шаровары выскользнули из под алого кушака, и лишь когда её холодные пальчики забегали по его напрягшимся ягодицам, понял, как они близки к наслаждению, что дарит близость двух существ противоположного полу. Сердце его глухо застучало, заглушая даже звук её дыхания, и руки его сами по себе скользнули с её спины вниз, к упругим ягодицам. Но и этого уже было ему мало. Он схватил её одной рукой за плечо, развернул её тело, прижав к груди своей озябшую спину. Она выгнулась дугой, словно отстраняясь, но затем снова прижалась к нему, и его рука смогла скользнуть туда, к чему страстно стремилось всё его тело. Пальцы бережно скользнули по кучерявому бугорку, коснулись мягкого, и она застонала, вновь выгибаясь кошкой и отстраняясь от него.