Выбрать главу

Через полчаса майор поймал себя на мысли, что не чувствует такого жгучего холода, как вначале. Правда, ноги занемели…

По океану шла легкая зыбь, и почти не было ветра. Это обнадеживало.

Богданов мерно работал руками. В небе сгущались сумерки. Ветерок постепенно крепчал, грозя ночным штормом. Майор обернулся, желая оценить расстояние, которое проделал, однако судна не было на поверхности…

Уже около часа ветер поднимал метровые волны. Богданов решил отказаться от плота. Бочки бросало из стороны в сторону, и было непонятно, приближаются они к берегу или же их уносит в открытый океан.

Он соскользнул в воду и неуклюже забарахтался, возвращая одеревеневшим ногам подвижность…

Богданов не мог определить, сколько времени он уже находится в океане. В небе сгустилась мгла, ветер усилился. К счастью, волны бежали в сторону берега, который все еще был так далек.

Богданов научился держаться на воде, затрачивая минимум усилий. Он понимал, что рано или поздно волны вынесут его на берег.

Вода давно перестала быть ледяной. Богданов не чувствовал ее. Ему казалось, что он плывет в густом теплом масле. Временами майор отключался и грезил, глядя на звезды и не двигая ни рукой, ни ногой…

Внезапно до Богданова дошло, что белая полоска и шум прибоя означают берег.

Он доплыл, и это было так же удивительно, как если бы он сейчас проснулся в своей московской квартире.

Волны выросли вдвое. Обгоняя пловца, они стремились побыстрей достигнуть земли, чтобы, оттолкнувшись от нее, встретить его и отбросить подальше от берега. Цепко держа человека в своих объятиях, океан не собирался отпускать его. Обессиленный Богданов старался перебороть волну.

Внезапно одна из волн подхватила его на гребень и стремительно понесла к берегу. Майор увидел очертания скал… За миг до столкновения он, отчаянно изогнувшись, развернулся ногами вперед и тут же почувствовал сильный удар в плечо и голову. Стало легко и радостно, словно тяжелое непослушное тело наконец отняли от него и позволили по-птичьи парить…

Волна вбила майора меж двух осклизлых глыб, как гвоздь в доску.

23

Бармин с Кориным проговорили всю ночь и под утро улеглись прямо на бетонном полу.

Их разбудил Васильев. Полина сидела за столом и смотрела на язычок огня в лампе. Бармин вскочил, пытаясь понять, где находится. Дима отказывался вставать, бормоча что-то невнятное.

– Спасибо за угощение. Я пойду, – сказал Бармин, стараясь не смотреть в глаза Васильеву.

– Вот деньги. Бери, это на еду и проезд. Долю твою тебе не даю, раз ты отказываешься, – глухо говорил Васильев.

– На еду возьму. Сколько от вас до ближайшей станции? В сторону Москвы, разумеется.

– Ну, если не считать районных центров и деревень…

– Километров сто будет?

– Где-то так. Ты лучше транспорт на шоссе останови. Здесь попутчиков любят.

– Да уж, любят – до первого КП! – усмехнулся Бармин.

– Ну почему же? – из-за спины Бармина вышел Корин.

– Потому что таксист наверняка был в милиции и описал своих пассажиров.

– А чего нас описывать? Мы и без того личности тут известные! – у Димы был довольный вид.

Бармин пожал подельникам руку, кинул Полине: «Прощайте!» и пошел к люку, спеша покинуть подземелье, но тут его окликнул Дима. Он попросил не спешить: прежде чем выбираться отсюда, нужно хорошенько разведать обстановку на подступах к их логову.

Вдвоем они открыли тяжелый люк и пошли, хрустя битым стеклом и штукатуркой. Дима повел Бармина куда-то узкой, заваленной хламом лестницей.

Они попали на крышу цеха. Дима ползком подобрался к краю, посмотрел вниз и кивком головы подозвал стоящего на четвереньках Бармина.

По территории фабрики бродили вооруженные люди с овчарками. Милиция была всюду: милиционеры заглядывали в окна и пробовали открывать двери.

– Обложили! Видишь вон тот массив? – Дима показывал на лесок за территорией фабрики. – Там колодец бомбоубежища, тот самый, наш. Как думаешь, они его видели?

– Не знаю, – мрачно ответил Бармин. – Но как они узнали?!

– Как узнали, как узнали… Не знаю как! Надо смываться, пока они бомбоубежище не нашли!

– Думаю, нашли! – ответил Бармин, указывая рукой в сторону леса. – Сосну видишь? А теперь правее смотри.

– Точно! – воскликнул Дима. – Они где-то совсем рядом с колодцем…

– Владимирович, надо уходить! – говорил Дима, глядя на сидящего за столом Васильева. Полина вновь лежала в углу на матрасе. – И вам с Полиной тоже. Милиция над нами топчется. Кажется, вычислили нас!

– Не кажется, а точно вычислили, – спокойно сказал Васильев. – Я об этом еще вчера подумал. Таксист наверняка описал наши приметы. Причем вот его, – Васильев указал на Бармина, – он видел хорошо.

– Ну и что?

– А то, что загнали его вчера к нам сюда те же милиционеры. Соображаешь, Дима?

– Пробую.

– Небось они посты и за территорией выставили? – Васильев смотрел усталыми глазами на Бармина.

– Да, в лесочке кто-то бродит.

– Понятно. – Васильев встал и подошел к дочери.

Он что-то прошептал ей на ухо, потом обнял. Девушка покорно встала с матраса, и тут Бармин разглядел ее лицо: маленький прямой нос, бесцветные сухие губы и светло-серые глаза с дрожащими в них огоньками страдания. Над верхней губой у Полины был полукруглый, словно от чьих-то зубов, шрам. Она равнодушно смотрела перед собой и, кажется, никого здесь не замечала.

– Вот деньги, – Васильев протянул Диме плотный пакет. – Здесь хватит на все. Адрес ты запомнил. Не бойся, с ней тебя там примут. Вылечи Полину… если это еще возможно. Пойдете без меня. Не возражай! Это решено.

– Нет! – горячо воскликнул Корин, швыряя пакет с деньгами на стол. – Только вместе.

– Вместе не уйти. Сам же видел, что они везде. И пока меня не получат, постов не снимут. Вы им не нужны, так что… Ну, бери дочку! Теперь ты за нее отвечаешь! – Васильев как-то хмуро улыбнулся и легко подтолкнул Полину к Корину. – Поможешь им? – Васильев вопросительно посмотрел на Бармина.

Бармин кивнул.

– Я не согласен! – замотал головой Корин. – Что за глупости? Вместе уйдем! Только вместе! Будем начинать новую жизнь!

– Да пойми ты, Дима, я уже не могу новую начинать! Я не хочу жить!

– Вранье! Всякий жить хочет! Не верю! Что за идиотское благородство? Жертвовать собой! Но ради чего? Вот твоя дочь! Ты остаешься, чтобы спасти ее? Не надо! Твоя помощь еще сто раз понадобится, а ты разыгрываешь из себя… – Дима сорвался на крик: – Все! Хватит! Ноги в руки, и побежали к колодцу! Как-нибудь прорвемся!

– Когда я убил первых урок, – приглушенно заговорил Васильев, – у меня руки неделю дрожали. Потом, когда порешил пьяного, который охранял Полину, они не дрогнули. Но то, что я уже не человек, я понял на даче у судьи. Смешно: я пришел судить судью! Мне было бы довольно его смятения, страха. На даче были его дети. Девочки… Одна провела меня в дом и пошла в огород помогать сестре… Сначала он здорово побледнел, потом овладел собой, предложил мне сесть. Я подошел к окну и посмотрел на детей: они затеяли какую-то игру, громко кричали и смеялись. И тут я поймал себя на том, что мне приятно видеть его прыгающие от волнения губы. Он о чем-то спрашивал меня, но я не отвечал, а поглядывал то на его девочек, то на него. Судья упал на колени: он просил меня не трогать детей. Нет-нет, я не говорил судье о своем сыне, которого с его молчаливого согласия убил Мелех, я не рассказывал ему о Полине, которую вся эта банда… – Васильев зажмурился и до скрипа сжал зубы. – Я улыбался, держа руки в карманах. Он смотрел на мои руки, и у него прыгал, прыгал, прыгал подбородок. Он думал, что там у меня нож или пистолет, а там были только автобусные билеты… Девочки бегали вокруг дома, иногда появляясь в окне смеющимися мордашками, а я продолжал улыбаться. Судья упал мне в ноги и стал целовать мои ботинки. И я не отбросил его… Девочки спрашивали со двора, когда будет обед, а судья, по-собачьи глядя на меня, вымаливал для них жизнь. Девочки закричали, что идут купаться на пруд. Я схватил судью за грудки и бросил на диван. Поглядев вслед убегающим девочкам, я пошел к выходу. Я не сказал ему ни слова. Я знал, что судья сейчас умрет… Он застонал, схватился за сердце, хотел что-то крикнуть, но его перекосило, лицо стало смертельно бледным… Я закрыл дверь и пошел к автобусной остановке, зная, что судья умер.