И, оставив насупившуюся Дэй с куском хлеба, она тихо выскользнула за дверь и прикрыла ее за собой легким прикосновением пальцев. Поглядела на лестницу, но Морвира там не увидела, лишь перила, уходящие в темноту. Кивнула сама себе. Семечко посажено, остается ждать, что из него вырастет.
Кое-как переставляя усталые ноги, поднялась на верхний этаж, в комнату под самой крышей, по которой чуть слышно барабанил дождь.
В комнату, где некогда они с Бенной провели счастливый, светлый месяц, выкроенный из череды темных лет. Вдали от войны. Смеялись, болтая без умолку, любуясь видом города из окна. Жили той жизнью, какая могла бы у них быть, не посвяти они себя войнам и умудрись неведомым образом разбогатеть. Монца невольно улыбнулась. В нише над дверью так и стояла маленькая стеклянная статуэтка. Их собственный домашний дух. Ей вспомнилась улыбка Бенны в тот миг, когда он подталкивал фигурку вглубь кончиками пальцев.
«Будет присматривать за тобой, когда спишь, как ты всю жизнь за мной присматривала».
Монца перестала улыбаться. Подошла к окну, потянула на себя облупившийся ставень. Спящий город был укрыт серой завесой дождя, который тут же застучал по подоконнику. Сверкнула молния вдали, высветив на миг мокрые крыши внизу, темные силуэты других башен. Потом над городом глухо и сердито зарокотал гром.
– Где сплю я? – В дверях возник Трясучка с одеялом, перекинутым через плечо, держась одной рукою за косяк.
– Ты?
Монца снова посмотрела на стеклянную статуэтку в нише у него над головой, опустила взгляд на Трясучку. Может, она и была разборчивой когда-то, давным-давно, но тогда у нее был Бенна, и две руки, и войско за спиной. Теперь за спиной не имелось ничего, кроме шестерых дорогостоящих неудачников, доброго меча да кучи денег. Может, командиру и следует держаться на расстоянии от солдат, а женщине, которую ищут, – на расстоянии ото всех, но она больше не военачальник. Бенна умер, а ей кое-что требуется. Некоторые плачут над своими несчастьями, некоторые собираются с силами и начинают жить заново, каким бы дерьмом эта жизнь ни выглядела. Она локтем закрыла ставень, присела, морщась, на скрипучую старую кровать и поставила фонарь на пол.
– Здесь, со мной.
– Здесь? – Он вскинул брови.
– Да, оптимист. Нынче тебе везет. – Монца оперлась на локти и вытянула в его сторону ногу. – Давай уже закрой дверь и помоги мне снять эти долбаные сапоги.
Крысы в мешке
Выйдя на крышу башни, Коска прищурился. Ему на муки, казалось, был создан даже солнечный свет, но, видимо, он это заслужил. Вокруг раскинулся Виссерин – мешанина из деревянных и кирпичных домишек, каменных особняков кремового цвета, зеленых древесных крон, видневшихся в тех местах, где разбиты были парки и пролегали широкие проспекты. В лучах утреннего солнца сияли, как драгоценные камни, окна и статуи из цветного стекла, установленные на крышах богатых домов. И всюду, отбрасывая длинные тени поверх нагромождения крыш, торчали башни, некоторые – намного выше той, где стоял Коска.
На юге в серо-голубом небе клубился дым – еще работали знаменитые стекольные мастерские, расположенные на острове близ берега, и кружили над морем чайки, казавшиеся отсюда крохотными пятнышками. На востоке блестящей темной змеей вилась между домов, разделяя город на две части, соединенные четырьмя мостами, река Виссер. На островке среди реки стоял дворец великого герцога Сальера. Там Коска провел немало приятных вечеров, будучи почетным гостем знаменитого знатока искусств и гурмана. Когда сам еще был любим, внушал восхищение и страх. Так давно, что теперь казалось, будто это было вовсе не с ним.
Возле зубчатого парапета на фоне голубого неба неподвижно стояла Монца. Меч ее и вытянутая левая рука составляли единую прямую линию от плеча до кончика клинка. Ярко сияла сталь, лучился кровавым светом рубин на пальце, блестела кожа от пота. Безрукавка прилипла к разгоряченному телу. Коска подошел ближе, поднес ко рту винный кувшин, невозмутимо сделал большой глоток, и Монца опустила меч.
– Все гадала, долго ли ты продержишься.
– Это всего лишь вода, как ни жаль. Разве ты не слышала моей торжественной клятвы никогда больше не прикасаться к вину?
Она фыркнула:
– Много раз, только проку было мало.
– Я медленно и мучительно исправляюсь.
– И это слышала, а проку видела еще меньше.
Коска вздохнул:
– Что должен сделать человек, чтобы его восприняли всерьез, наконец?