Витари прищурилась.
– И как ты, черт возьми, собираешься им воспользоваться?
– Обратившись к страже у дворцовых ворот и сказав что-нибудь вроде: «Я – Никомо Коска, знаменитый солдат удачи, пришел на обед».
Воцарилось неловкое молчание, словно он предложил не выигрышную идею, а исполинскую кучу дерьма.
– Извини, – пробормотала наконец Монца, – но я сомневаюсь, что твое имя откроет двери, как раньше…
– Разве что в отхожее место. – Морвир с усмешкой покачал головой.
Дэй, глядя в сторону, хихикнула. Даже у Трясучки как-то подозрительно скривился рот.
– Витари и Морвир, – холодно сказала Монца. – Это будет вашим заданием. Понаблюдайте за дворцом и найдите возможность в него пробраться.
Оба взглянули друг на друга без малейшего воодушевления.
– Коска, ты ведь разбираешься в форменной одежде? – спросила она.
Он вздохнул:
– Как никто другой. Каждый наниматель норовит тебя одеть в свою собственную. Помню, глава городского управления Вестпорта выдал мне мундирчик из золотой парчи, удобный, как свинцовая…
– Нам бы лучше что-нибудь менее бросающееся в глаза.
Коска выпрямился и трясущейся рукой отдал честь.
– Генерал Меркатто, во исполнение ваших приказов готов напрячь все силы!
– Не стоит. В твоем возрасте… вдруг надорвешься. Возьми с собой Балагура, когда начнется штурм.
Бывший арестант только пожал плечами и бросил кости в очередной раз.
– Чинно-благородно разденем мертвецов догола! – Коска шагнул было к лестнице, но замер, заметив кое-что в бухте. – К общему веселью присоединился флот герцога Орсо.
На горизонте отчетливо виднелись корабли под белыми парусами, несущими черный крест Талина.
– Еще гости к герцогу Сальеру, – сказала Витари.
– Он – хлебосольный и радушный хозяин, но даже ему, думается, трудновато будет принять такое множество посетителей сразу. Город окружен полностью. – Коска улыбнулся.
– Тюрьма, – сказал Балагур и вовремя сдержал улыбку.
– Мы беспомощны, как крысы в мешке! – взвизгнул Морвир. – А вы словно радуетесь!
– Пять раз я был в осаде и пережил при этом восхитительные ощущения. Ограничение выбора действует удивительно. Заставляет работать разум. – Коска втянул воздух носом и выдохнул его со счастливым видом. – Когда жизнь – тюремная камера, ничто не может сделать тебя более свободным, чем плен.
Опасная вылазка
Огонь…
К ночи Виссерин стал пристанищем пламени и теней. Бесконечным лабиринтом из разбитых стен, обвалившихся крыш, торчащих балок. Кошмарным сном, где слышались бестелесные вопли и неслышно передвигались во тьме призрачные силуэты. Всюду высились остовы домов с зияющими дырами окон и дверей, распахнутых словно бы в немом крике, откуда вырывались огненные языки, жадно облизывая стены. В пламя рушились обугленные стропила, оно тут же принималось пожирать их. В небо взлетали гейзеры белых искр, и черным снегом сыпался оттуда на землю пепел. В городе появились новые башни – изгибающиеся, дымовые, подсвеченные породившим их огнем, затмевающие собой звезды.
– Сколько мы добыли в последний раз? Три?
В глазах Коски плясало отражение уличного пожара.
– Три, – прохрипел Балагур.
Добыча лежала в сундуке у него в комнате. Две кирасы, одна с квадратной дыркой, оставленной арбалетной стрелой, и мундир, снятый с юного лейтенанта, которого придавило рухнувшей печной трубой. Жаль парнишку, но с другой стороны, думал Балагур, это ведь его соратники рассеяли огонь по всему городу.
У осаждающих были катапульты, пять на западном берегу реки, три на восточном. Имелись они и на двадцати двух белопарусных кораблях в гавани. В первую ночь Балагур не спал до рассвета, наблюдая за их действием. В город забросили сто восемнадцать горящих метательных снарядов. Где-то пламя разрасталось, где-то выгорало и гасло, где-то очаги его сливались друг с другом, и сосчитать их поэтому было невозможно. Цифры покинули Балагура, оставили его, испуганного, в одиночестве. Понадобилось всего шесть коротких дней и трижды две ночи на то, чтобы мирный Виссерин превратился в руины.
Единственной нетронутой частью города остался остров посреди реки, где стоял дворец герцога Сальера. Там находились картины, по словам Меркатто, и другие ценные вещи, которые Ганмарк, предводитель армии Орсо, человек, коего они явились сюда убить, желал спасти. Он готов был сжигать дома без счета и людей, в них проживающих, без счета. По его приказу кровь лилась днем и ночью. Но эти мертвые, нарисованные предметы трогать было нельзя. По мнению Балагура, такого человека следовало посадить в Схрон. Чтобы в мире за стенами узилища стало безопасней. А вместо этого ему повиновались, им восхищались, и мир пламенел пожарами. Казалось, все неправильно, все перевернуто с ног на голову. Но, возможно, Балагур и впрямь не умел отличать правильное от неправильного, как сказали судьи.