Он сделал вид, будто собирается обойти вокруг правой ноги «Воителя», но метнулся влево, перепрыгнув через труп Сальера, привалившийся к пьедесталу. Монца вовремя заметила это, отбросила его меч в сторону, рубанула сама, метя в голову, – без особого изящества, зато со всей силой. Но Ганмарк присел, и клинок Кальвеца лязгнул о мускулистую ногу статуи. Брызнули мраморные осколки. Рукоять меча сотряслась так, что Монца ее еле удержала. В руке вспыхнула боль.
Ганмарк, нахмурившись, бережно коснулся поврежденной мраморной ноги.
– Настоящий вандализм.
И снова ринулся в атаку, первым же ударом вынудив Монцу отступить. Вторым – тоже, и под ногами ее вместо камня оказалась земля. Сражаясь, она не переставала дразнить его, хитрить, пользоваться любой возможностью на чем-то подловить, но Ганмарк все замечал чуть ли не раньше, чем она пускала в ход свои уловки, и отражал их с безупречным мастерством. Казалось, он даже не запыхался. Чем дольше они бились, тем лучше он ее понимал, и тем слабее делалась ее надежда на победу.
– Вам бы придержать свой замах. Он слишком высок, – сказал Ганмарк. – Оставляет вам слишком мало выбора и слишком вас открывает. – Отбил с небрежной легкостью несколько ее рубящих ударов подряд. – Еще вы отклоняете клинок вправо, когда вытягиваете. – Она сделала колющий выпад, он подставил свой клинок. Скрежет металла, поворот запястья и… Кальвец, вырвавшись из ее руки, заскакал по камням. – Поняли, что я имею в виду?
Ошеломленная Монца сделала шаг назад. В глаза ударил блеск летящего к ней клинка Ганмарка. Острие с непревзойденной точностью вошло в левую ладонь, проникло меж косточек, вскинуло ее руку к плечу и прикололо к нему. Мгновением позже явилась боль, когда Ганмарк, чуть повернув меч, вынудил ее упасть на колени и выгнуться назад. И Монца застонала.
– Если принять это от меня вам кажется незаслуженным, представьте себе, что это – подарок от жителей Каприле.
Он снова чуть повернул меч, и Монца ощутила, как острие ввинтилось в плечо, коснулось кости. По руке потекла кровь, закапала на куртку.
– Поцелуй меня в зад!
Она плюнула в Ганмарка, поскольку только это и оставалось, чтобы не завизжать от боли.
На губах его появилась печальная улыбка.
– Благодарю за предложение, но брат ваш был больше в моем вкусе.
Он выдернул клинок, и Монца, качнувшись вперед, упала на четвереньки. Закрыла глаза, ожидая с колотящимся сердцем, что клинок этот сейчас вонзится промеж лопаток, целя в сердце, как вонзился он в спину Бенны.
Очень ли больно будет и долго ли продлится боль?.. Очень, скорей всего, но недолго.
Она услышала удаляющийся стук каблуков по камню, медленно подняла голову. Увидела, как Ганмарк подошел к Кальвецу, подцепил его ногой и подкинул кверху – точно в подставленную руку.
– Коснулся меня лишь раз, кажется. – Он бросил меч, как дротик, и тот, воткнувшись в землю рядом с ней, покачнулся. – Не попытаться ли довести счет до трех? Что скажете?
Длинный коридор – пристанище шедевров стирийских мастеров – украсился еще и пятью трупами – последним штрихом в убранстве всякого дворца, который, правда, разборчивому диктатору требуется регулярно обновлять во избежание запаха. Особенно в теплую погоду. На полу лежали окровавленные тела одного талинского офицера и двух переодетых гвардейцев герцога, в позах, коим явно недоставало достоинства. Правда, еще один гвардеец, генеральский, умудрился скончаться в относительно уютном местечке – возле одинокого столика, на котором стояла узорчатая ваза.
Последний умер по дороге к дальней двери, оставив за собой на сверкающем полу маслянистый красный след. Коска проткнул ему живот, а ползти, придерживая одновременно кишки, довольно трудно.
Живыми здесь оставались еще сам Коска и два юных штабных офицерика с блестящими мечами и блестящими глазами, полными праведного гнева. Наверняка очень милые люди при других, более благоприятных обстоятельствах. Наверняка у них были любящие матери, которых нежно любили сами. И, безусловно, эти двое не заслужили смерти здесь, в этом изукрашенном святилище жадности, по той лишь причине, что предпочли служить одной своекорыстной стороне, а не другой. Но какой выбор был у Коски, кроме как постараться их убить?.. За свою жизнь борются и ничтожный слизняк, и сорная трава. Так почему должен поступить иначе самый печально знаменитый наемник Стирии?
Офицерики разделились. Один двинулся к стене, где были окна, другой – к противоположной, с картинами, загоняя Коску в конец коридора, суля конец самой его жизни. Талинский мундир прилип к потному телу, в груди жгло. Все-таки сражения не на жизнь, а на смерть – игры для молодых.