– Лет сто тому назад, когда гурки завоевали Даву, оттуда бежало множество южан. Некоторые переплыли море и обосновались здесь. И в благодарность за свое спасение возвели храмы. Вестпорт – столько же часть Юга, сколько часть Стирии. И часть Союза к тому же, с тех пор как градоправитель выбрал наконец сторону, к которой примкнуть, и подкупил верховного короля своей победой над гурками. Город этот называют Перекрестком миров. Те, кто не зовет его притоном лжецов, конечно. Здесь есть переселенцы с Тысячи островов, из Сулджука и Сиккура, из Тхонда и Старой империи. Даже северяне.
– Ох уж эти глупые ублюдки…
– Дикари все до единого. Некоторые, я слышала, носят длинные волосы, как женщины. Но здесь способны завлечь каждого. – Рукой в перчатке она показала в дальний конец площади, где на невысоких помостах в ряд стояло множество людей, казавшихся чертовски странным сборищем даже для этого города.
Средь них были молодые и старые, высокие и низенькие, худые и толстые, одни в причудливых одеяниях и головных уборах, другие полуголые, с разрисованными телами. На лице у одного Трясучка заметил костяные украшения. За спинами у некоторых – расписанные буквами самых разных видов вывески, на коих подвешены были бусины и еще какие-то безделушки. И все эти люди танцевали, прыгали, глазели в небо, падали на колени, плакали, смеялись, пели, кривлялись, завывали, пытаясь перекричать друг друга на таком количестве языков, какого он и представить себе не мог.
– Что за уроды, дьявол меня побери? – проворчал Трясучка.
– Святые люди. Или сумасшедшие – смотря кого спросишь. В Гуркхуле ты должен молиться так, как велит пророк. А здесь каждый может поклоняться богу, как ему хочется.
– Так они молятся?
Меркатто пожала плечами:
– Похоже, они скорей пытаются убедить всех остальных, что знают истинный путь.
Перед помостами толпились зеваки. Некоторые слушали и кивали. Другие качали головами, смеялись и что-то выкрикивали в ответ. Третьи просто стояли со скучающим видом. Один из святых людей – или сумасшедших – вдруг обратился к Трясучке, проезжавшему мимо, с речью, из которой тот не понял ни слова. Бедняга даже встал на колени и простер к нему руки, моля о чем-то хриплым, сорванным голосом. И по глазам его с красными воспаленными веками видно было, что ничего важнее этого для него в мире нет.
– Прекрасное, наверно, чувство, – сказал Трясучка.
– Какое?
– Когда думаешь, что знаешь все ответы… – Он придержал коня, пропуская женщину, которая вела за собой на поводке мужчину, высокого, чернокожего, в блестящем ошейнике, тащившего, устремив глаза в землю, в каждой руке по мешку. – Вы видели это?..
– На Юге почти все люди или владеют кем-то, или сами принадлежат кому-то.
– Ну и мерзкий обычай, – проворчал Трясучка. – Вы же вроде как сказали, что здесь – часть Союза.
– А в Союзе очень любят свободу, это правда. Там никто не может сделать человека рабом. – Она кивнула в сторону еще нескольких человек, которые смиренно следовали за хозяевами. – Но если ты уже раб, тебя никто не освободит, будь уверен.
– Чертов Союз. Этим ублюдкам, похоже, надобно все больше земли. Добрались уж и до Севера. Весь Уфрис заполонили, как войны начались. И для чего им земля? Видали бы вы тот город, который они уже заполучили. По сравнению с ним это место смотрится деревней.
Она бросила на него проницательный взгляд.
– Адуя?
– Она самая.
– Ты был там?
– Ну. Сражался с гурками. Заполучил вот это. – Трясучка задрал рукав, показал шрам на запястье. И, когда снова встретился с ней глазами, заметил, что теперь она смотрит на него иначе. Чуть ли не с уважением.
На душе у Трясучки потеплело. Давненько на него так не смотрели… все больше с презрением в последнее время.
– Ты стоял в тени Дома Делателя? – спросила она.
– Да эта тень весь город покрывает, где с утра, где вечером.
– И каково в ней?
– Темнее, чем снаружи. С тенями оно всегда так, по моему опыту.
– Хм. – На лице ее впервые появилось подобие улыбки, и Трясучка счел, что это ей идет. – Всегда мечтала там побывать.
– В Адуе? Что ж вам мешает?
– Шесть человек, которых нужно убить.
Трясучка надул щеки.
– А. Это. – Сердце беспокойно трепыхнулось, и вновь явилась мысль: какого черта он согласился? – Всегда был себе худшим врагом, – пробормотал он.
– Держись в таком случае меня. – Улыбка ее стала чуточку шире. – Обзаведешься вскоре куда худшими. Что ж, вот мы и на месте.