– Мамочка, почему ты все время зовешь меня Кирсти?
Я сглотнула. Тишина звенела в ушах.
– Прости, дорогая. Что? – выдавила я.
– Почему ты называешь меня Кирсти, ма? Кирсти нет. Мама, Кирсти умерла, я Лидия.
2
Я уставилась на Кирсти, стараясь не улыбаться. Не хотела показывать, насколько я встревожена.
Похоже, что в растущем мозгу Кирсти всплыла давняя травма, такое бывает у одного из близнецов, потерявшего другого. Но я всегда могла различить своих дочерей и понять, кто из них кто.
Однажды моя мать приехала зимой из Девона в нашу маленькую квартирку в Холловее. Взглянув на лежащих в кроватке близняшек – абсолютно одинаковых крошек, сосущих друг другу пальчики, она расплылась в ослепительной, изумленной, потрясающей улыбке. Тогда-то я и поняла, что иметь близнецов – это нечто большее, чем обычное чудо материнства. Ведь когда у тебя близнецы, не просто двойняшки, а настоящие однояйцевые близнецы, ты и впрямь даешь жизнь генетическому чуду, звездам-людям, которые потрясают тебя одним фактом своего существования.
Но при этом они – очень разные.
Мой отец даже дал им прозвище Холодные Близнецы, поскольку малышки родились в самый холодный и морозный день в году. Но мне прозвище никогда особо не нравилось и казалось грустным. Однако не буду отрицать: оно подходило к моим девочкам с их снежно-белыми волосами и льдисто-голубыми глазами. Оно подчеркивало их уникальность.
Вот насколько особенными могут быть близнецы: они разделяют одно имя на двоих.
В таком случае, болезненно-спокойная фраза Кирсти: «Мама, Кирсти умерла, я Лидия» – очередной пример «близнецовости», редкости моих дочек. Моей дочки. Тем не менее я едва сдерживала панику и изо всех сил старалась не заплакать. Ведь Кирсти напомнила мне о Лидии. И я беспокоилась за саму Кирсти.
Что за ужасная иллюзия посетила ее мысли, почему она задала мне этот страшный вопрос? «Мама, я Лидия, а Кирсти умерла. Почему ты все время зовешь меня Кирсти?»
– Дорогая, – сказала я дочери, стараясь сохранять душевное равновесие. – Тебе пора в кроватку.
Она мирно посмотрела на меня. Ее голубые глаза – такие же, как у ее сестренки, – ярко блеснули. Одного молочного зуба, сверху, у нее не было, другой, снизу, шатался. Это что-то новенькое: пока Лидия была жива, обе близняшки могли похвастаться ослепительными улыбками. Обе поздно начали терять молочные зубки.
Кирсти перехватила книгу чуть повыше и сказала:
– Знаешь, мамочка, мне еще только три страницы до конца главы.
– Правда?
– Да, смотри, ма, она кончается вот тут.
– Ладно, детка, я поняла. Ты почитаешь мне вслух?
Кирсти кивнула, провела пальцем по странице и принялась громко читать:
– Мне пришлось замотаться в ту-а-лет-ную бумагу, но я не получил пере… пе… ре…
Я потянулась через ее плечо, нашла трудное слово и пришла на помощь:
– Пе-ре-ох…
– Не надо, ма, – тихо засмеялась она. – Правда, не надо. Я сейчас сама скажу!
– Давай.
Кирсти зажмурилась, она всегда так делает, когда о чем-нибудь размышляет, потом открыла глаза и произнесла:
– Но я не получил пе-ре-ох-лаждения.
Она справилась. С таким трудным термином. Но я не удивлена. В последнее время она читает все лучше, а значит…
Я решила не думать об этом.
Лишь голос Кирсти нарушал в комнате тишину. Энгус, наверное, внизу, на кухне, с Имоджин. Может, они открыли бутылку вина и обмывают хорошие новости. А почему бы и нет? Слишком много у нас было плохих дней и дурных вестей – целых четырнадцать месяцев.
– Так я провел большой кусок летних ка-ни-кул…
Я обняла худенькие плечи Кирсти и поцеловала ее мягкие светлые волосы. Переменив позу, я сразу почувствовала, что мне в бедро впивается что-то маленькое и острое. Стараясь не беспокоить дочку и не думать над ее странным вопросом, я подсунула руку под себя.
Это оказалась игрушка: маленький пластмассовый дракончик, которого мы купили в лондонском зоопарке. Но мы приобрели его для Лидии. Ей всегда нравились крокодилы, драконы и прочие страшноватые рептилии, а Кирсти предпочитала – предпочитает – львов, леопардов, пушистых, живых и милых млекопитающих. Вкусы девочек были одним из способов различать их.
– Когда я пришел в школу, там все вели себя странно.
Я крутила дракончика в руке. Почему он валяется на полу? Спустя месяц после того, как все и случилось, мы с Энгусом аккуратно собрали любимые игрушки Лидии и упаковали в коробку. Выкинуть их у нас не поднялась рука – это было бы слишком просто и говорило бы о том, что мы способны окончательно забыть Лидию. Поэтому мы сложили все вещи, связанные с ней, – одежду, игрушки – в ящик, а потом спрятали на чердак. Если можно так выразиться, похоронили психологически у себя над головой.