— Угу, — рассеянно оборонила я, с нескрываемым удовольствием зарываясь пальцами в нежнейшую ткань. М-м-м, какая теплая! И сухая! Вот сейчас закутаюсь вся с головы до ног и буду блаженствовать до вечера! И пусть кто-нибудь попробует ее потом отобрать! Ну, ушастые… ну, молодцы! Умеют же делать! Пожалуй, все-таки прощу этих стервецов — заслужили.
— А что именно-то? — не отставал юноша. — Гадость какую сказали? По заду шлепнули или… э-э…?
Яжек мучительно покраснел, не в силах высказать какую-то догадку, а я неожиданно вспомнила про знаменитый эльфийский слух, благодаря которому ушастые так вольготно себя чувствуют в лесу и так страдают в шумных людских городах, подметила жадное любопытство в глазах обернувшихся возниц, подтянувшихся северян, а потом усмехнулась. И сказала нарочито громче, чем следовало:
— Ты прав: гадость сделали, да еще какую. Я их (подумать только!) всю дорогу до вашего лагеря соблазнить пыталась, а они носы воротили. Я уж и изгибалась, и ворковала, и глазки строила… и — ничего! Представляешь? Никакой реакции! Отказали бедной девушке во внимании! Зато теперь поняли, какой шанс упустили. Осознали свою оплошность, разглядели и чуть не волосы рвут от досады. Видал, как расстроились? Вот за это я на них и обиделась!
Яжек поперхнулся и оторопело воззрился на вредную меня.
— Что, не веришь? — мило улыбнулась я, подметив, как напряглись спины у эльфов. Ага, все-таки расслышали, голубчики. — Думаешь, я недостаточно для них хороша?
— Нет, но они же… они же эльфы!
— И что с того?
— Они не интересуются смертными! — ошарашено выдал парень, непонимающе глядя то на меня, то на слегка занервничавших эльфов. — У них и свои красотки такие, что глаз не отвести! Для чего им люди?
— Вот сам у них и спроси, — гордо улыбнулась я и весело подмигнула обернувшемуся Беллри, намекая на то, что полученное прощение не означает полное примирение. Да и правду ведь сказала — в некотором роде все так и было, за исключением того, что в ту ночь я была как нельзя более несерьезна и самым некрасивым образом над ними измывалась. — Может, у них вкусы поменялись? Или хочешь сказать, что я плохо выгляжу?!
Яжек затравленно оглянулся, ища поддержки у посмеивающихся спутников, но никто не спешил разрешать его противоречия. Мудро отвернулись, похмыкали в усы, мысленно хохотнули и предоставили мне и дальше вводить невинную душу в страшное заблуждение.
Я немедленно надула губки.
— Нет, ну что такое?! Пожалел для красивой девушки комплимента! Подумать только, а я считала, что ты мне друг.
— Друг, — вымученно улыбнулся Яжек. — И ты красивая, правда. Вот только…
— Что? — нехорошо прищурилась я.
— Н-ничего. Совершенно ничего. Я пойду, а? А то вдруг Леху помощь нужна?
Парнишка, не дожидаясь моего согласия, пришпорил коня и умчался прочь, сверкая алыми ушами сквозь мокрые, липнущие к лицу волосы. Я только хмыкнула и, обменявшись веселым взглядом со старым возницей, со спокойной душой полезла под крышу — греться, досыпать и наслаждаться заслуженным отдыхом. А Яжек… ну, помучается денек в сомнениях. Ну, помечется в поисках правды, любопытная душа. Потом кто-нибудь просветит его относительно моих вредных талантов, он немного подуется, но может, сообразит, что о некоторых вещах приличную девушку не стоит спрашивать. А о чем-то вообще надо умно промолчать, чтобы не прослыть шпионом или, что еще хуже, заправским сплетником.
Так что пусть познает тяжкую науку жизни, пока еще есть такая возможность. А я, пожалуй, еще немного вздремну.
12
Сайеши оказался выше всяких похвал — легкий, невероятно теплый в холод и приятно прохладный в жару, поразительно удобный, ласкающий кожу, он удивительным образом скрасил мое мокрое существование. И вплоть до самого вечера добросовестно согревал мою озябшую тушку, заставляя размякнуть, подобреть и почти простить Леху утренние выкрутасы.
Свернувшись клубочком на мягком и умиротворенно задремав, я так расслабилась, что даже не рыкнула, когда он осторожно заглянул и виноватым голосом сообщил, что лагерь разобьем здесь. Сладко зевая в ладошку, выбралась наружу, слегка поежилась от обилия влаги кругом, но довольно благосклонно взглянула на мокрого Леха и, окинув его внимательным взором, даже соизволила чуть улыбнуться.
— Знаешь, на кого ты сейчас похож?
— Нет, — настороженно отозвался он.
— На мокрого медведя — такой же здоровенный, взъерошенный, страшный… того и гляди, цапнешь.
— Или в слюнях утопит, — елейным голоском добавил Янек, слезая с соседнего облучка, и тут же поспешил отпрыгнуть подальше: рука у купеческого сына была тяжелая. Однако Лех будто не услышал — все еще внимательно всматривался в мое лицо, выискивая там нечто неизведанное.