— Все мы знаем, что причина нашего собрания довольно грустная. Я обеспокоен нашей встречей не из-за того, что произошло убийство, хоть это и ужасное событие, а из-за того, кто его совершил. Человек из организации, каждому из которой мы доверяем свою жизнь.
Патрульные соединяют нас с внешним миром… Сначала Курт подумал, что судья Густаф очень плохо представляет себе функции патрульных. Затем поразмыслил, о ком может идти речь. И когда наконец-то свыкся с мыслью, что он очень и очень попал, судья подтвердил все его опасения.
— Курт Атли Мемфис. Встань. Курт, естественно, встал. Сложно было спорить, хотя на порядочное заседание суда все это сборище не походило ни капли.
— Но я… Послушайте! Его, естественно, никто не слушал. Судья продолжал:
— В обычной ситуации наказанием тебе стало бы тюремное заключение, как и положено убийце, но, ввиду нашей экстренной ситуации, в которой разбрасываться работниками непозволительно, мы приняли решение смягчить наказание. Ты отправляешься на исправительные работы в Университет, а твое имущество будет конфисковано в пользу погибшей.
— Что, простите?
— Супруга погибшей, — поправился судья. — Тебя проводят в Университет, твой дом уже оцеплен и демонтируется. Все свободны. — Еще немного помолчав, Густаф потер горло и добавил: — Ни одна, даже самая плачевная ситуация не допускает прощения убийцы.
— Но я… Да послушайте! Курт вырвал руку из захвата патрульного, чьего имени не помнил.
Тот снова ухватил его за локоть и потянул за собой.
— Пойдем-пойдем. Если бы они смогли доказать твою причастность, придумали бы чего похуже… — негромко бормотал тот, а Курт шел за ним, пытаясь совладать с яростью. Что это только что было? Демонтировать его дом? Передача имущества? В пользу… кого? Муж Ольги успел встать из-за стола и обогнать их, пока безымянный патрульный скручивал с парки Курта все значки. Невысокий, с перебитым носом, типичной северной внешностью и повязкой падальщика на руке, Ули никогда не был никем выдающимся и оттого очень дорожил красавицей-женой. И он вовсе не был виноват в том, что та оказалась порядочной стервой. Как не был в этом виноват и Курт. Но все же их дороги пересеклись не самым красивым путем.
— Эт-то еще м-мало для т-тебя, — заикаясь, бесцветно прошелестел Ули, загораживая им выход. Курт всегда гордился своим умением держать себя в руках. Его не могла вывести из себя Ольга, не могли и Эф с Гансом, но сегодня все было совсем иначе. Его только что арестовали за убийство, которого он не совершал, у него отняли все и послали под крыло к Гансу. Что еще мог принести этот день? Курт придвинулся ближе, навис над невысоким Ули и от души ударил его в лицо. Тот отшатнулся и сполз по дверному косяку, по его лицу обильно текла кровь.
— О-о, — патрульный, отвлекшийся на какого-то знакомого, подскочил и толкнул Курта к двери. — Вот теперь нам точно пора. Курт вышел на улицу, накинул капюшон и прикрыл глаза ладонью: начиналась буря и, похоже, довольно сильная. Спрятав нос в мех, он направился к джипу, остановившись, когда патрульный осторожно кашлянул.
— Вот как. Машину у меня тоже забрали. Клокочущая ярость схлынула, оставив после себя ледяную злость.
Патрульный с сомнением хмыкнул.
— Я подвезу. А ты пока подумай о том, что у тебя не смогли забрать, потому что этого не было дома. Устроившись в чужом — вроде бы похожем, но совершенно чужом — джипе, Курт начал успокаиваться настолько, чтобы не огрызаться при разговоре с человеком, который ему ничего не сделал. И даже решил исправить неловкое недоразумение:
— Я… хм. Не напомнишь, как тебя?..
— Ольгерд. Оли, — тут же пояснил патрульный.
— Замечательно. Курт потер глаза. Это же совпадение, да? Просто случайность, похожее имя? Не такое уж и редкое, надо заметить.
— Что-то не так? — Оли вырулил на занесенную снегом дорогу.
— Да нет, ничего такого, — Курт потянул молнию на парке вниз. — Просто Ольга, Ольгерд… неуютно как-то. Оли ничего не ответил, только фыркнул, демонстрируя все, что он думает о чужой мнительности. Но Курт о нем уже не думал, прислонившись лбом к окну и наблюдая за тем, как из-под колес улетают шматы грязного снега. На их с Брандом курсе тоже был парень по имени Ольгерд. И то ли он уехал из города после первого же похолодания, то ли пропал в первый год, Курт им никогда не интересовался. А теперь вот вспомнил это несуразное лицо в веснушках и очки со стеклами в палец толщиной, когда все давно уже перешли на линзы. Сейчас с линзами дело обстояло хуже, и дурацкие окуляры снова начали появляться на носах людей. Что самое смешное, из-за Ольгерда-то они с Брандом и начали общаться ближе, чем просто «привет, парень, я знаю, что ты из моей группы, но не помню, как тебя зовут». Там была мутная история, в которой были замешаны чисто личные отношения, грозившие вылиться в неприятную ситуацию. Бывшая дама сердца Ольгерда во всеуслышание заявила, что тот, дескать, бросил ее, стоило бедной девушке признаться в собственной беременности. В том, что она была беременна, сомневались немногие, а остальные мгновенно ополчились против Ольгерда. Среди тех, кто сомневался, были и Бранд с Куртом — Бранд, потому что сам недавно побывал в схожей ситуации и, что характерно, с той же девушкой, а Курт просто вступил в тот возраст, когда ему нравилось принимать сторону обиженных и угнетенных. Девица угнетенной не казалось, да и довольно быстро выяснилось, что никакая она не беременная, а очень даже наоборот, бесплодная. Тут-то ее принялись жалеть с удвоенной силой, зато от Ольгерда все отстали. А у Курта отцепить от себя Бранда уже не получилось. Так началась их очень странная дружба, которая Курта тяготила, но в то же время казалась чем-то довольно естественным и привычным. Как будто это было всегда. Ведь друг не обязательно должен быть только один? Из глубокомысленных размышлений его вырвал Оли, повернувший на аллею с грабами так резко, что Курт приложился лбом о стекло и немедленно отреагировал на это, смачно выругавшись. Патрульный выглядел насуплено и пристыженно. Курт потер лоб и первым выбрался из машины, отметив мимоходом, что его джип — малышка, куда же ты! — куда лучше этой развалюхи. Правда, в нем, вероятнее всего, говорила исключительно обида: машины отличались разве что цветом, да еще запахом ароматизатора салона. Но это Курт ни за что бы не признал.
— Как ты? Курт еще сам до конца не понял, как он. В груди клокотали злость и обида. Опять никто не стал даже разбираться в случившемся. Он только кивнул сочувственно любопытствующей из-за стола Хельги и прошел в лаборатории. Ольгерд неуверенно семенил следом. Ганс был занят беседой с двумя мужчинами в темных парках с красным искусственным мехом по капюшону. От одного вида этих капюшонов Курта передернуло, и он, поймав взгляд Ганса, выразительно поднял брови.
Тот кивнул и заговорил быстрее. Падальщики, похоже, были недовольны столь резко оборвавшимся разговором, но Ганс покачал головой, и двое, чьи лица Курт смутно узнавал, но по имени назвать бы не смог, развернулись и вышли, от души хлопнув дверью.
— Это… что? — вежливо, как ему самому показалось, поинтересовался Курт и заметил краем глаза, как неодобрительно покачал головой Оли. Курт сделал неопределенный жест рукой, показывая, что все в порядке. Ганс прошел за один из столов, сгреб с него какие-то очень важные и шибко умные бумажки, свернул их в трубку и сунул в мусорное ведро, находящееся под столом. Похоже, что в лаборатории, в которой когда-то производили все технические новинки, до сих пор пользуются безумным старьем. И когда терпение Курта стало кончаться, и тот двинулся к столу, Ганс наконец-то поднял голову и вопросительно уставился на него.
— Что? А ты ожидаешь, что я общаюсь только с благородными, как рыцари, Патрульными? Ганс скользнул по Ольгерду убийственно равнодушным взглядом, тот аж попятился. Курт сделал шаг, заслоняя собой Оли от Ганса. В любой ситуации, когда можно принять позицию, противоположную Гансу, он ее принимал. Тем более что молодой патрульный ничего ему не сделал. Ну, подумаешь, забрал значки. Ну так ведь он не для себя, а по приказу.