Анастасия Абрамова-Корчагина
Холодные маслины
Холодные маслины
Salta pro nobis
Я сижу за крохотным кухонным столиком и ем холодные маслины. До того ледяные, что ломит зубы. Но сочная масляная чернота манит, шепчет, намекает на Испанию. А за окном странный май – плюс пять градусов и студёный ветер. Спасение от зябкости – горячий душ, и я малодушно сбегаю туда…
В овале зеркала большие глаза и грусть. Распущенные волосы щекочут лопатки. Сперва включаю только горячую воду и жду – ванная наполняется вязким паром, из-за которого тяжко дышать. Добавляю холодной воды и встаю под упругие струи. Волосы становятся мокрыми, тёмными, тяжёлыми.
Я хочу тепла, я грежу им, молюсь на него. Закрываю глаза. Водная стихия смывает нелепость промозглого мая, жаркие капли уводят прочь от стылости русского межсезонья. В знойной темноте прикрытых век отчего-то рисуется образ Испании, и даже у́же – Валенсии… Тихо мурлычет вода, и поступь опаздывающего лета мягкой дробью отдаёт в висках. И я начинаю плавно покачиваться в такт внутреннему барабану…
Открываю глаза – передо мной стоит толпа и улыбается одной на всех, такой большой, тёплой улыбкой. Подхватываю пышные юбки. Ритм рвётся из восторженного сердца, заполняет всё вокруг, уносит меня, превращая в трепещущий язычок пламени – так огненно вьётся и потрескивает красный шёлк, так искрами поблёскивают вздрагивающие серьги. Я танцую, я дышу танцем, растворяюсь в нём. Но вот последний щелчок пальцев. Тцык! Танец окончен. Гул одобрения, хлопки… И кто-то бросает мне алую розу. Я подхватываю её и втыкаю в волосы, собранные в тугой пучок.
– Gracias, senoras! – кричу я толпе.
– Paso doble!!! Paso doble!!! (Пасодобль!) – требует публика. Кажется, весь город – весь Алькой – собрался здесь.
Что ж! Каблуки начинают дробить ритм, зрители подхватывают его хлопками.
Цок-цок, том-том, цок-цок, том-том. Темп всё ускоряется, пульсирует, бьётся… и … выпад! Пальцы вьются у талии и через секунду взвиваются ввысь. Каблуки почти высекают искры.
– Handá!
Юбка вздрагивает огненным смерчем, пальцы щёлкают громче кастаньет, отмеряя бешеный ритм. Руки напряжены до звона, спина мучительно прямая. Каблуки неистово выбивают древесную пыль из настила сцены. По виску струится капля пота, отражая все блики пылкого южного солнца. Я танцую так, словно умру, если остановлюсь хоть на миг. Темпераментный танец закручивает меня, уводит, вертит, льстит. Цок-цок. Цок! Цок-цок. ЦОК!
И… всё. Замерла. Остановилась. Прервалась.
Танец исчерпан. Как и я.
Толпа ликует, шумит, хлопает, выкрикивает:
– Brava! Brava!!!
Лица, загорелые, радостные, опьяненные страстным действом, сливаются в одно. Я прикрываю веки. Я задыхаюсь от сердечной дроби, от счастья, от солнца… от горячей воды, что льется не меня сплошным потоком.
Пора выходить – зеркало запотело, кафельные стены плачут тяжёлыми каплями. В комнате холодно, по-зимнему тяжко пахнет сыростью и обогревателем.
Кутаясь в грузный махровый халат, я стягиваю с головы полотенце, и волосы, тяжёлые, влажные, путанные, плюхаются на плечи. Я встряхиваю головой, как упрямый козлёнок. Из прядей легко выскальзывает и, плавно переворачиваясь, медленно падает на пол красный лепесток розы. Я поднимаю его – он свежий и тёплый… И пахнет Алькоем.
4 мая 1999 года, 22 марта 2018 года.
***
По утру, когда день лишь намечен,
Неподвластна упрёкам дождя,
Я иду на забытую встречу,
Не надеясь увидеть тебя.
И под небом мышиного цвета,
Где уютная бродит тоска,
Только поступь вчерашнего лета
Теплотой отдаёт от виска.
Я б одела бульвары сиренью,
Запылила проблемы песком,
Но я вижу, как призрачной тенью
Ты обходишь мой сладостный сон.
Не беда! Я и так уходила,
Чтоб укутаться в утренний свет…
Просто я босоножки забыла
Там, где юность встречает рассвет.
31 января 2001 года
Просто (зарисовка)
Эта ночь опустошила нечто, чего вообще не стоило касаться. И обида уже не была показным манёвром, она впиталась в кровь и разнеслась по сосудам, проникая в каждую клетку, и, дойдя, наконец, до странно-спокойного сердца, засела там пожизненным камешком, почти незаметным, но утяжелявшим каждый вздох. И внезапно стало всё равно, что будет завтра, и сохранение отношений более не казалось необходимым, как, впрочем, и невозможным.
Просто тайная мудрость придавила ей плечи, и потерянная надежда погасила её взгляд. И уже ничего нельзя было изменить, и не пойти нагло и бездумно против уготованной судьбы, и уже не поверить, что мы выбираем сами, как жить и чем дышать. И не проснуться утром с диким ощущением солнца в душе и не улыбнуться при мысли, что за порогом таятся только тебе уготованные чудеса.